Василь Быков - Повести о войне

Невдалеке взвилась ракета, прочертила высокую дугу над прогалиной и упала, уже мало что осветив. Машкин даже услышал треск ракетницы. Этот звук не только насторожил его еще больше, леденящим ужасом отозвался внутри. Если отсюда так хорошо слышен этот слабый выстрел, значит, фашист совсем близко, значит, одно из двух: или их сведения были неточны, или в ночь сюда подошла новая застава. Хорошо, если фашист, дремля, пустил эту ракету. А если он следит за прогалиной?

— Быстрей вперед! — подал Машкин команду своей цепочке.

Хотя до яра было еще далеко, Машкину казалось, что он уже видит его. Мелькнула даже мысль, что не стоит ползти, а лучше подняться и одним рывком достичь яра. То ли потому, что так угрожающе нависла опасность, то ли из-за крайнего душевного напряжения, но в эти минуты Машкин не чувствовал ни растерянности, ни страха. Он стремился все замечать, правильно оценивать и чувствовал, что способен отдавать такие приказы, которые обязательно спасут группу.

Еще один ракетный выстрел. Машкин повернул голову, посмотрел на синеватое уже небо. Прямо над его головой, словно злосчастная звезда, повисла ракета. Он еще больше напрягся, чтобы ползти быстрей, — казалось, что, если хоть немного помедлить, ракета упадет ему на плечи. Это уж, конечно, последняя ракета: дремлет немец перед рассветом и пускает. А как только раскроет глаза, так и поймет, лихо его возьми, что ракеты теперь уже мало помогают, что, хорошо присмотревшись, можно увидеть прогалину и без ракет.

Эти мысли оборвал еще один выстрел, но более гулкий, чем из ракетницы. Вслед за ним раздался второй и третий. Машкину даже послышалось, что позади кто-то вскрикнул.

— За мной! — подал он команду, вскочил и, согнувшись, побежал в сторону яра.

Он не видел, а чувствовал, что за ним побежали все. Еще секунда, еще. Не чуешь под собой ног, не слышишь, как шумит резковатый ветерок у влажных от росы ушей. Первая пулеметная очередь. Ее тоже будто бы не слышно, только сам собою ускоряется бег, глаза ищут яр впереди. После второй, очень длинной очереди Машкин глянул вправо от себя и сначала ощутил, а потом уже увидел, что бегут не все.

— Ложись! — скомандовал он, поняв, что рывок не удался.

Бойцы попадали и уже без команды, а просто по примеру командира начали выбирать более удобные места для обороны. К их счастью, место здесь было немного ниже того, где они были минуту назад. Как только глянули на поле, увидали невдалеке Зину и Светлану. Они лежали неподвижно на самом высоком месте прогалины. Михал и Грицко без всякой команды поползли туда. Немецкий пулемет бил теперь короткими очередями, но прицельно, то по одному бойцу, то по другому. На тот пригорок пули теперь не летели, видимо, немцы решили, что эти жертвы уже никуда не денутся. Но как только бойцы стали подползать, огонь по пригорку возобновился. Ответные винтовочные залпы, видимо, насторожили врага, скоро пришло подкрепление — стреляло уже несколько пулеметов.

Когда Грицко и Михал подползли ближе к пригорку, они сразу заметили, что девушки не могут шевельнуться, потому что пригорок взят на прицел. Во время короткого промежутка между пулеметными очередями Грицко услышал приглушенный плач Светланы, и сердце у него заныло.

— Что у вас? — крикнул он Зине.

— Светлана ранена в ноги, — ответила Зина.

— А вы?

— Я нет… Надо спасти Светлану.

— Ползите вниз! — как только мог сурово приказал Грицко. Он стал осторожно, чуть ли не вдавливаясь в землю, подползать к Светлане, а Зина лежала и не шевелилась.

— Я вам сейчас помогу, — встревоженно сказал ей Михал.

Он подумал, что Зина тоже ранена, но скрывает это. Однако, когда он, сплевывая крупинки земли, попадавшие в рот от взрывов пуль, приблизился к девушке, она вдруг резко двинулась в сторону и заслонила собою Светлану, которую в это время Грицко стал тянуть за собой.

Зина ползла, не отрывая глаз от окровавленных ног девочки. Она слышала, как при каждом усилии Грицка Светлана глухо, жалобно всхлипывала, видела, как смешивались с сорной травой ее светлые, отросшие за эти недели волосы (платок где-то потерялся в пути). А больше как будто ничего не видела и не слышала. Так она проползла еще немного, а потом чем дальше, тем слабее и медленнее стали ее движения.

Михал бросился к ней на помощь…

В яру Машкин протер мокрым и, казалось, горьким от порохового дыма рукавом глаза, глубоко вздохнул и позвал к себе бойцов. Каждому, кто подбегал, он приказывал сейчас же двигаться дальше, потому что фашисты откроют огонь из минометов.

Машкин заметил, что с ним не все, но он понимал, что, если нет, к примеру, Михала и Грицка, значит, не могли они явиться, Что-то нехорошее случилось и с девчатами. Идя, пригнувшись, по заплесневелому от сырости яру, командир посмотрел в лицо шоферу, узбеку, еще трем бойцам, которые вышли из боя невредимыми.

Михала и Грицка он увидел немного в стороне. Грицко торопливо скручивал из лозы жгуты и перевязывал ими Светлане ноги выше колен, а Михал стоял, наклонившись над Зиной. На кого все они теперь похожи? Мокрые грязные лохмотья свисают с плеч, с рукавов; от можжевеловых лаптей Михала не осталось и следа. У Грицка даже поясной ремень был в нескольких местах исцарапан осколками разрывных пуль.

С глубокой тревогой и болью подходил к ним Машкин. Потом молча опустился возле Зины на колени, испуганно взглянув Михалу в глаза. Боец плакал…

Выходили они из яра перед самым восходом солнца. Грицко нес Светлану, Михал держал на руках Зину. Правая рука ее беспомощно свисала и покачивалась, все тело изрешетили пули. За Михалом и Грицком шли Машкин, шофер и остальные бойцы. Они шли тесным строем, чтобы, если понадобится, заслонить своими спинами тех, кто был впереди.

Еще минута, и должен засиять первый солнечный луч, еще минута, и должны показаться наши позиции.

Проходными дворами — что вдвое, если не втрое сокращало путь — шли они по оцепеневшему от холода блокадному Ленинграду. Как бы рождаясь в воздухе над самыми их головами, кружился и устилал асфальт неуверенный влажный снег.

Выбрались из города и зашагали по лесопарку. Васюков на ходу лепил снежки, откусывал от них, словно от яблока, а огрызками швырял в Карпова.

Пришли они еще засветло.

— Половина шестого сейчас, — сказал Карпов.

Васюков взглянул на часы.

— На три минуты больше, — засмеялся он, — ошибся…

— Нет, это у тебя спешат, — не согласился Карпов. — Давай за…

Он только протянул Васюкову пачку трофейных сигарет, собираясь угостить его, как вдруг что-то ослепительно сверкнуло, он зажмурился, когда же раскрыл глаза, увидел себя хоть и на том самом месте, но вокруг по-весеннему зеленели молодые листья, а со всех сторон бежали к нему странные люди в яркой штатской одежде.