Василь Быков - Повести о войне

Устроившись, таинственно снизив голос, Васюков сказал:

— Задумалось земное население, как Гитлера казнить. Француз карапуз считает, что в клетку нужно посадить гада. Пусть, мол, желающие подходят и в глаза плюют. Англичанин — тонкий, звонкий и прозрачный — свое гнет, на необитаемый остров советует его сослать. В пещеру… А наш брат-акробат, русский богатырь…

Отдыхающие переглянулись, придвинулись ближе. Сосед Карпова, лысый, но с пышными прокуренными усами, снимавший в этот момент гимнастерку, так и застыл с задранными руками и выглядывавшей из-под подола головой. Другой сосед, веснушчатый, у него даже на губах веснушки темнели, нетерпеливо спросил:

— Ну, ну? Какое же решение принял наш товарищ?

— А русский богатырь, Иван-слесаревич, — закончил Васюков, — железный стержень докрасна раскалил и холодным концом Гитлеру… — Васюков сделал соответствующий жест.

— Почему же холодным? — разочарованно спросил лысый усач.

— Чтоб никто вытащить не мог!

Одобрительный хохот вполне удовлетворил самолюбие Васюкова. Вынув сигареты, он разломил их пополам и угостил новых товарищей. А они долго еще смеялись. Тощие, с изможденными костистыми лицами, с зелеными кругами у глаз, с узловатыми, тонкими, будто руки, шеями, они смеялись истово, всласть. По довоенной норме.

— Это мы сами придумали, — не счел нужным скрывать Васюков, — с Лешкой…

— Правда? — удивился лысый усач. — Так отошлите в газету!

— Не поместят, — авторитетно сказал веснушчатый, — вы неприличное место избрали для стержня.

— Фашистам можно, — возразил усач, — разве они люди? Зима только началась, реки еще льдом не схватились, а им невтерпеж. Лежишь, бывает, в секрете неподалеку — я сам снайпер, — только и слышишь: кха да кха… Всей дивизией кашляют. Завоеватели…

— Невыдержанный народ, — поддержал усача Карпов, — «языка» мы с Пашей брали, к землянке их подползли, ждем. Хорошая такая землянка, будто клумба. Скоро, думаю, сами в ней жить будем, выдворим гостей… Тут, кстати, как раз один и выходит.

— Разобрало его! — со смехом вставил Васюков. — Так хоть отошел бы немного. Нет, прямо на пороге устроился. Ну, мы ему даже штаны надеть не дали!

— Сигареты-то эти его, — задумчиво закончил Карпов.

— И то польза, — заметил усач, — вы, разведчики, нет-нет да трофей и притащите, а я… Убить убью, а вижу их только издали. Недавно срезал одного. Офицер… Шапка с него скатилась, а волос красивый, вьющий. У меня-то, как замечаете, прическу моль съела, хоть и не старый, — он посмотрел на орден Карпова, потрогал его даже и добавил: — Вот только наградами нас не обижают, завтра тоже в город собираюсь за таким же…

С наслаждением втягивая дым, бережно, с толком расходуя его, солдаты некоторое время помолчали.

— Им хуже, — сказал Карпов, — мы у себя. Дома стены помогают. Природа, иначе говоря. Помню, замучились мы однажды в разведке, исчесались. А Васюков скумекал. Давай, говорит, разденемся, на муравейник рубашки бросим…

— Через пяток минут ни одной не осталось! — гордо подтвердил Васюков.

Опять помолчали.

— А я фашистских захватчиков мало еще уничтожил, — признался веснушчатый, — сильно курок дергаю… Волнуюсь… Между тем у меня к ним счет особый, они мою однокурсницу Зину в неволю угнали.

— Ты так на курок жми, — посоветовал снайпер, — будто манишь кого-то пальчиком. Иди, мол, ко мне, иди… А за что же тебя домом отдыха поощрили?

Веснушчатый густо покраснел. Даже веснушек не стало видно.

— Да так… Боевые листки выпускаю. Регулярно…

— Не переживай, — успокоил его Карпов, — наверстаешь.

Ужинать отправились уже все вместе. Каждый приглашал новичков сесть рядом с собой.

Люба подала картофельное пюре, затем принесла большой чайник кипятку.

— Я картофельное пюре как пробую, — улыбаясь, сказал Карпов, плеснув в свою тарелку горячей воды, — я его на ноготь капаю, и если капелька с ногтя не стекает, значит, пюре густое.

— А я на него дую, — захохотал Васюков, — и если пузыри не летят, значит…

Люба принесла маленькую кастрюльку. Все потянули носами.

— Да, запашок есть, — смутилась Люба, — но зато субпродукты очень богаты витаминами. Сейчас… Тарелки чистые принесу…

— Клеем пахнет, — определил Васюков, — нет, сургучом… — он на миг задумался. — Не беда, есть выход! — наклонился к уху Карпова, что-то прошептал и громко добавил: — А я тут Любе помогу… Или ты против?

Карпов пожал плечами, поднялся.

В воздухе все еще кружился снег, такой же редкий, медлительный, но стал суше, не таял, прикоснувшись к щекам, а покалывал их.

Карпов протянул руку к обындевелым прищепкам и…

…Сверкнуло бесшумное ослепительное пламя. Такое же, как тогда, на шоссе.

Карпов не успел еще глаза открыть, как в уши ворвался гомон многих голосов.

— Удалось! Вот он!..

— Алексей! Леша!.. Теперь с нами! Навсегда!..

«Как навсегда? — подумал он. — Такой долгий сон будет?»

— Извини, Леша, аппаратура еще барахлит. Мы ее на тебе первом пробуем! Ты у нас в штате уже! Как испытатель!

Его мяли тискали в объятиях. Целовали.

— Да открой ты глаза, чудак!

— Не бойтесь!

Он с трудом заставил себя открыть глаза.

Те же взволнованные, радостные лица. У пожилого по-прежнему испарина на лбу. Молодая женщина — похожая на Любу, Таня, кажется, наливала из термоса в чашку золотистый бульон.

Карпов стоял на том же месте, рядом с домом, но все вокруг удивительным образом изменилось. Вместо зимы весна. За дощатым заборчиком воспитательницы едва сдерживали краснощеких любопытных детей. Какие-то машины стояли, змеились в траве кабели.

Ощутив вдруг непривычный страх, Карпов так и напружинился весь, готовый, если понадобится…

— Не бойся, Леша, — обнимая его, повторял пожилой, — не бойся!..

— Мы свои! — сказала Таня.

— Советские! — выкрикнул еще кто-то. — Не бойтесь!

— А я и не боюсь! — отрезал он, хоть с трудом сдерживал бьющую все тело дрожь. — Только… Почему? Почему весна?

Они переглянулись.

— В том-то и дело! — вскричал пожилой. — В будущем ты, Леша! С нами! Теперь с нами будешь! А меня… Неужели не узнаешь? Васюков я!

Васюков?! Да, да… Словно отец Васюкова стоял перед Карповым. Но как же это? Но…

— Какое такое будущее? — едва выговорил он.

Тот, что называл себя Васюковым, и плакал и смеялся.

— Сам увидишь, Леша. Поживешь — оценишь. Для этого и работали…

Ко рту Карпова поднесли бульон.

— Ну-ка, глотните, — улыбалась Таня.

Он сделал один глоток, дру…

…Беззвучно лопнуло ослепительное пламя.

…Покалывая щеки, кружился снег. Зима. Война…

Карпов еще чувствовал во рту вкус бульона.

— Куриный, что ли? — подумал он вслух. Посмотрел на протянутую к обындевелым прищепкам руку, вспомнил, зачем Васюков послал его во двор. Снял несколько прищепок и вернулся в столовую.