Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Оказывается, по части грабежа он ненамного отстал от своих солдат. Даже делал это более ловко, более толково и умело. Добравшись до книг и блокнотов, офицер разочаровался. Наверное, думал, что в мешке драгоценности, золото, а там — всякий бумажный хлам. Он в сердцах сплюнул и ногой отшвырнул мешок, погрозив бухгалтеру кулаком.

Направившись к машине, на ходу кинул, взглянув на стадо:

— Поняль мой приказ? Скот гнать цюрюк… Туда!..

Ксеня Матяш подбежала к офицеру, стала умолять, ломать руки:

— Пан, это вся наша жизнь!.. Как же нам без коров?.. У нас дети…

— Век, век! Капут! Русланд капут. Не надо короф, но надо детей, не надо млеко… Капут!..

— Вы не люди, звери! — не сдержалась Ксения и зарыдала.

Он оттолкнул ее и выхватил парабеллум из кобуры.

— Мама! Матуся! — бросилась к ней Леся, обхватив ее обеими руками, заслоняя от разгневанного палача. Леся почувствовала на себе холод черного глазка револьвера, и мурашки поползли по телу.

— Мама, матуся… Палачи!.. За что же, за что?

Заметив, как офицер целится, старик Мейлех Мазур бросился к нему. Ветер раздувал его седую бороду и волосы на обнаженной голове.

— Бога, бога побойтесь, пан! — крикнул он, шагая прямо на офицера, — Как же так, за что убиваете женщин? Я тоже был солдатом… В Германии был, но мирных жителей не трогал… Бога побойтесь!.. С женщинами ведете войну? Грабители вы, а не солдаты! Торбохваты!..

Ставшие огромными, глаза старика горели гневом. И люди застыли в испуге. Никто с места не тронулся. Не представляли, что задумал старый Мазур. Он был страшен в своей ярости, и немец вдруг опешил от неожиданности. Он побледнел, поймав на себе насмешливые взгляды солдат, весь побагровел, сделал шаг к старику, сверля его глазами.

— Юде, хальт, юде! — заревел он сорвавшимся голосом. — Век, век, капут!..

— «Век, капут!» — старая ваша песенка! — насмешливо повторил Мейлех Мазур. — Это все, чему вас научили, — вести войну с бабами и узлами?.. Ты, твои грабители, фюреры, палачи, все вы будете прокляты, и земля выкинет ваши кости, на ваши могилы люди будут по нужде ходить, плевать… Вы захлебнетесь в своей черной крови…

— Молчат, фюрфлюхте юде! — взревел немец и от гнева весь затрясся. — Молчат, юде!

— Я — еврей! А вот ты Иуда! — И он рванул на груди рубашку. — Ты проклят всеми… За тридцать сребреников ты продал свою честь, совесть, человеческий облик… Ты, ты Иуда! Зверь ты! Выпустили тебя из клетки, и ты не можешь насытиться человеческой кровью, гадина!

Мейлех Мазур медленно приближался к разъяренному офицеру, осыпая его проклятиями.

Два солдата бросились к старику, вырвали из его рук палку и сломали ее на нем, скрутили ему руки назад, а Мазур, избитый, окровавленный, вырвавшись из их цепких лап, проклинал офицера:

— Вонючая тварь, чтоб тебя, гада, земля не приняла в свое лоно! Иуда проклятый!

Офицер кивнул солдатам, и те отошли в сторону. Сделав два шага к старику, он выстрелил в упор из парабеллума.

Люди в ужасе застыли. Детвора, видя, как дед упал с распростертыми руками на землю, словно пытаясь обнять ее, заплакала. Зарыдали женщины. Перец Мазур бросился к старику, опустился на колени, приподнял его седую голову, хотел что-то сказать, но отец был уже мертв.

Слезы душили сына, но он старался сдержать себя, чтобы палачи не видели их. Он хотел было броситься на немца, убившего отца, но увидел, как солдаты направили на него автоматы. Сердце чуть не разорвалось от страшной мысли, что он безоружен и не может отомстить за кровь отца.

— Хальт, швайн! И ты юде? — уставился на Переца Мазура офицер.

Мазур поднял на немца полные ненависти глаза, почувствовал, как холод прошел по всему телу. Хотелось вскочить, ринуться на палача, задавить его, если уж погибнуть, то вместе с ним! Но тут увидел, как подбежал к нему Петро Гатчинский и заслонил его своим телом.

— Пан офицер, не стреляйте!.. — закричал он. — Не убивайте! Это чудесный человек… Мой лучший друг… Это… Не стреляйте!

— Кого ты просишь, глупец? Разве фашист обладает милосердием? — крикнул Мазур.

В это мгновение он увидел в двух шагах от себя багрового от ярости офицера.

— Твой друг, швайн? Хороший человек? Таких хороших надо стреляйт, капут!.. Ты тоже юде, большефик, коммунист?

Петро Гатчинский расправил широкие плечи, уставился с гневом на немца, кивнул в сторону убитого старика и ответил:

— Дед тебе уже сказал, кто Иуда… Ты… Кроме того, ты — палач! Какая мать родила такого зверя?.. Я по национальности украинец, они все, — Петро кивнул на толпу, сбившуюся в ужасе у подвод, — мои лучшие друзья, это настоящие люди. А ты, твои солдаты — звери, палачи, изверги! Будьте вы прокляты!

В это мгновенье раздалась автоматная очередь, и возле трупа старого Мейлеха Мазура упали, сраженные пулями, Мазур и Петр Гатчинский.

Неистовые крики, плач женщин и детей захлестнули долину. Люди бросились к убитым, окружили их, стали тормошить… надеясь, что они еще живы.

Офицер взглянул на толпу, хотел было отдать приказ стрелять, но, выругавшись, взмахнув парабеллумом, велел солдатам занять места в кузовах, и машины повернули в сторону пылающего города.

Все окружили тесной толпой убитых друзей, склонили обнаженные головы над тремя трупами, обливаясь слезами.

Гедалья Сантос надвинул на глаза картуз, чтобы люди не видели его слез, и срывающимся голосом сказал:

— Что же мы тут будем стоять? Они приедут опять и всех перебьют… Ведь мы безоружны, с голыми руками… Давайте, может, бог нам поможет, и мы доберемся к своим очагам…

— Что? Домой? — отозвался Симха Кушнир, поправляя на плече ремни рюкзака. — А разве их там нет, этих проклятых зверей? Они как саранча налетели на нашу землю, и нет от них спасения…

Долгую минуту Гедалья Сантос молчал и, придя немного в себя, сказал:

— Да, там они уже, наверно, есть… Но там свои стены. А свои стены иногда помогают…

— Если б это было так, Гедалья! — вмешалась все это время молчавшая Рейзл, — Из твоих уст да господу богу в уши…

Зашумели люди. Колонна и стадо двинулись в обратный путь. Загрохотали колеса.

На первой подводе лежали накрытые простынями трупы старого Мазура, его сына и Петра Гатчинского. Держась за задок подводы, шкандыбал, корчась от боли, Данило Савчук, возле него с поникшей головой шел Симха Кушнир. Кажется, все забыли об усталости. Только бы поскорее уйти от этого ада, только бы скорее вернуться к своим избам.

Это место, славившееся еще так недавно своей красотой и привлекательностью, теперь совсем утратило прежний вид.

Казалось, какой-то страшный смерч пронесся по тихим зеленым улочкам и тупикам, превратил дома и постройки в, развалины.

Здесь уже прошел немец…