Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Так вы, реб Меер, меня не поняли! — хохотал Шома. — Разве я кричу «Хайль Гитлер!»? Я ведь кричу «Хай Гитлер!», что по-украински значит хай сдохнет Гитлер!.. Немцы меня хотели расстрелять, но когда я им закричал «Хай Гитлер!», они подумали, что я хвалю их фюрера, и отпустили меня с богом…

Это была правда. Быть бы Шоме уже на том свете, не задобри он своими танцами и возгласами немцев! За то, что он прославлял фюрера, ему напялили на голову каску, надели длинный белый пиджак и дали штаны, с которыми он не расстается.

И когда в поселке, казалось, все было мертво, Шома был единственным, кто хоть как-нибудь веселил тех несколько десятков человек, которые оставались здесь. Без него можно было помереть от тоски.

Кого бы он ни встретил, останавливался и орал во всю мочь:

— Граждане односельчане, я от вас уезжаю, ищите себе нового водоноса! Хай Гитлер!.. — И уже потише: — Хай он сдохнет, этот паршивый Гитлер!

В первые дни, когда люди вернулись после неудачной попытки уехать, Шома некоторых еще смешил, а ребятишки толпами бегали за ним по улицам, глядя, как он паясничает и кривляется в немецкой каске. Но вскоре к этому привыкли и перестали обращать на него внимание. Не до шуток было. Жизнь опостылела. По радио немцы сообщали о падении Москвы и Ленинграда. Сообщали, что минуют считанные дни — и они завладеют всей Россией…

Повсюду, значит, они введут «новый порядок», тот самый, с которым люди уже смогли познакомиться за несколько недель войны, за время пути к узловой станции и обратно…

Тянулись мучительные дни. Люди устраивались кое-как в сараях, подвалах — где придется. Перебивались, что называется, с хлеба на квас. Среди бурьянов на огородах находили огурцы, лук, морковь. Впроголодь коротали дни и ночи…

В один из таких дней Гедалья Сантос просил бухгалтера собрать к нему в дом, который чудом уцелел, односельчан на совет. Надо было наконец что-либо придумать. Зима не за горами, и нужно как-то жить, трудиться. Ведь так без дела можно с ума сойти.

Когда начало смеркаться, со всех сторон стали собираться люди к Сантосу. Они были как живые тени.

Сантос, окинув беглым взглядом собравшихся, увидел, что за это время с ними сталось, и у него сердце сжалось от боли.

Дрогнувшим голосом он обратился к товарищам:

— Страшная трагедия обрушилась на нас… Мне все время хотелось вспомнить, за какие грехи мы так жестоко наказаны. Испанская инквизиция… Был Торквемада, костры на площадях Мадрида… Царские погромы, Петлюра, Деникин, Махно… Это было страшно. Но того, что мы переживаем теперь, — история не знала. Так как же нам быть, односельчане? Неужели сидеть и ждать своей участи? Разве мы овцы, которые сбиваются в кучу во время бури и ждут, покорные, своей участи? Мы на своей родной земле и должны бороться… А то встанут из своих могил наши предки-воины и скажут, что мы их не достойны…

Когда зашла речь об истории, тут уж не сдержался Симха Кушнир:

— Гедалья, не нужно забывать, что предки жили в другое время. Тогда не было у врагов танков, бомбовозов и прочих орудий смерти… Виданное ли дело — швыряют на города и села бомбы и все уничтожают? Убивают ни в чем не повинных людей на дорогах!.. Варвары былых времен по сравнению с гитлеровскими палачами — ангелы! Что ты можешь сделать с пустыми руками, когда фашисты вооружены до зубов? Что мы могли сделать там, в балке, когда они на глазах убивали наших товарищей? Молиться? Чудом они не перестреляли всех нас!.. Твой сын Самуил, сын Менаши Симон, сотни парней из Ружицы, из Лукашивки теперь на фронте сражаются с врагом. У них оружие. Они не в западне, как мы… Зачем же говорить — предки!..

— Говорят, что Москва и Ленинград уже у Гитлера в руках… — вмешался Меер Шпигель.

— Этого не может быть! Немцы сами слухи распускают… — прервал его Симха Кушнир.

— Что ты сделаешь, когда мы оторваны от всего мира и ничего не знаем… — заметила Нехама Сантос.

— А вы слыхали, — вмешался бондарь Менаша, — в городе Яшполе, в нашем районе, палачи согнали всех евреев за колючую проволоку, устроили гетто… Люди там умирают от голода и жажды… Всех, даже калек, женщин и старух, гонят строить дороги, рубить камень. Столько людей уже замучили, постреляли!

— Как ты сказал: гетто? — Симха Кушнир вздрогнул. — Да ведь это же средневековье, дикость…

— А ты думал, фашисты — это не дикость? — сказал Меер Шпигель.

— Боже, они ведь и с нами могут так поступить…

— Я не вижу выхода…

— Устроили гетто — настоящий ад… — продолжал бондарь. — Никто не успел оттуда выехать… Люди загнаны за колючую проволоку, многих убивали прямо на улицах…

И без того мрачное лицо Гедальи Сантоса еще больше помрачнело. То, что он услышал о Яшполе, потрясло его. Туда ведь отправился брат Пинхас в надежде, что попадет как-нибудь домой, в Москву. Не иначе как застрял и, наверное, вместе со всеми брошен за колючую проволоку и тоже погибнет вместе со всеми. Боже, какая судьба! В гости поехал к брату первый раз за столько лет…

Это не давало покоя, казалось, ум не выдержит. Такой человек — и попал в ад! Как же узнать о судьбе брата, как помочь ему, если он жив? И чем помочь, ведь он сам в капкане и не может выбраться из Ружицы.

Все молчали. Известие о гетто в Яшполе повергло всех в полное уныние.

Люди ждали, что еще скажет Гедалья, но его мысли были далеко. Судьба брата отнимала у него жизнь. Душа скорбно молчала.

Облокотившись на полуразрушенную печь, стоял в сторонке Кива Бараш — старший кузнец артели. По природе своей малоразговорчивый, он дымил все время толстой цигаркой, то и дело отбрасывая длинный чуб, спадавший на лоб. Вдруг он заговорил своим хрипловатым басом:

— Не знаю, как насчет предков и прочего, но я для себя выковал стальной прут и поставил его возле дверей. Пусть только какой-нибудь подлый фашист попробует переступить мой порог! Смерть ему обещаю на месте.

— Басни рассказывай своей бабушке!.. — махнул рукой Менаша-бондарь. — Не был ты с нами, там, в балке, возле станции. Посмотрел бы на палачей с автоматами. Что бы ты там сделал со своим стальным прутом? Палкой думаешь перебить третий рейх? Пустая болтовня! Убьешь своим прутом одного гада, а они перестреляют всех нас. — Он подумал и продолжал: — Вот если б мы могли организовать отряд самообороны, как в былые времена!.. — И снова махнул рукой: — С кем тут создашь отряд? С Меером Шпигелем, с Шомой, с малышами, со старушками? Да и какой отряд самообороны сможет выступить против танков и самолетов? Вот были бы с нами Перец Мазур, Петро Гатчинский, молодые наши парни, тогда придумали бы что-нибудь, а так…

— В соседних селах и местечках, — вставила Рейзл, — появились какие-то полицаи, из местных предателей и уголовников. Они помогают немцам. Это такие гады — не приведи господи! На той неделе я хотела пробраться в Богдановку, в село, думала разжиться хлебом, так на меня напали эти полицаи, избили. Я убежала, еле живая осталась! Ходят с винтовками, с белыми повязками…