Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Здесь, в этом страшном месте, ему часто удавалось не выходить на развод, на работу, подкупая то одного, то другого конвоира.

Нахал и наглец, потерявший человеческий облик, Веня Бок отбирал у стариков и больных последний кусок гнилой свеклы, краюху хлеба из опилок, что немцы перебрасывали через проволоку обреченным.

Веня Бок первым узнал, кого подыскивают на службу немцы, и сам побежал проситься на должность полицая гетто. Он поклялся, что будет преданно служить комендатуре и аккуратно выполнять все Приказы властей.

И этот угрюмый мрачный детина скоро пришелся ко двору, нацепил желтую повязку и приступил к работе.

Чуть свет, еще задолго до гонга, когда несчастных, голодных, измученных узников поднимали с постелей (если гнилую солому и прелые стружки можно вообще называть постелью), Веня Бок в сопровождении нескольких таких же, как он, с желтыми повязками, бегал по тесным, грязным улочкам и железным прутом стучал в двери и окна, выгоняя людей на развод. Он бил людей, подгонял, никого не щадя, не жалея. Ни женщин, ни стариков, ни больных. Его громовой голос наводил на всех ужас. Он не разговаривал, но истошно орал во всю глотку, дабы его хозяева по ту сторону проволоки слыхали, как он старается.

Его появление на улочках гетто постоянно вызывало бурю негодования. Бока провожали гневными взглядами, тихонько проклиная его:

— Исчадие ада! За сколько ты совесть свою продал палачам?!

— Чтоб ты околел и чтобы собаки растерзали тебя, душегуба проклятого! Какая мать родила такого ублюдка?

— Погибель на твою голову! Погибель на тебя вместе с твоими хозяевами!

— Дай бог, чтобы у тебя выпали все зубы и чтобы один только остался во рту — для зубной боли!..

— Вечное проклятье на твою рыжую голову, гад мерзкий! Чтоб земля наша не приняла тебя в свое лоно и чтобы холера тебя забрала вместе с твоими дружками вонючими!

Разъяренный, слушал он эти проклятья и, как только мог, мстил людям, избивал всех, кто попадался ему под руку.

Но не только проклятьями осыпали люди старшего полицая гетто. В один из ночных обходов, когда он шагал с железным шестом по пустынным улочкам гетто и заглядывал в те домишки, где светились коптилки или лучины, тарахтел в дверь, чертыхался и угрожал, что завтра передаст коменданту жильцов на расправу, — откуда ни возьмись, с какой-то крыши полетел кирпич на голову блюстителя порядка, слегка покалечил голову, но главный удар пришелся по ноге Бока. Обливаясь кровью, он стал звать на помощь, но никто не выходил из домиков. Выскочив на минутку и заметив, кто орет, кто зовет на помощь, люди тут же возвращались, наглухо запирая двери.

Душераздирающие вопли о помощи были услышаны коллегами старшего полицая, и они примчались, не зная, что делать.

Кто-то из них помчался к хижине Пинхаса Сантоса, приволок старика, стал его упрашивать помочь пострадавшему, но профессор наотрез отказался притронуться к Боку: лечить полицаев — это не его призвание…

Пришлось им самим кое-как перевязать раны своего начальника и оттащить его в дежурку.

Около двух недель валялся на тюфяке полицай, и люди, проходившие мимо помещения, где тот лежал, плевались, молили всевышнего, чтобы поскорее принял к себе этого молодчика.

Но, несмотря на все проклятья, Веня Бок поправился, снова появился с железным прутом на улочках гетто, сильно хромая на левую ногу.

Озлобленный до предела, он мстил людям, избивал, мучил, как только мог. Но все-таки поздно уже не отваживался появляться в отдаленных уголках. А в одиночку вообще уже не ходил. Вместе с ним как тень шагал Ньомка Гитис, глухонемой грузный парень с кудрявым чубом, спадавшим на глаза. В его обязанности входила охрана Вени Бока от всяких неожиданностей. Этот телохранитель шагал все время на некотором расстоянии от старшего полицая, не выпуская из рук дубинку, и стоило старшему кивнуть, как глухонемой тут же пускал в ход это свое оружие.

Каждый день чуть свет на территории гетто раздавался истошный звук гонга. То звали мучеников на развод, к воротам строиться. И в эти звуки врывался басистый, громовой голос Вени Бока:

— Живее пошевеливайся! Довольно спать, негодяи!

В сопровождении своего глухонемого телохранителя он ковылял, проверяя все закоулки, не спрятался ли кто-либо, увиливая от работы. Таких он бил прутом до крови, тащил по тротуару, кричал и бесстыдно злословил на всю улицу.

Выпроводив за ворота гетто колонну мучеников, Веня Бок со своими коллегами уходил в помещение участка, где их ждал завтрак, самогонка, принесенные тайком Степаном Чураем. С некоторых пор он подружился с Боком. А дружба эта была построена на чисто коммерческих началах. Взамен продуктов Чурай получал от коллеги всякие вещи, отобранные в лачугах у несчастных узников гетто.

Веня исправно нес службу, старался. Кроме всего прочего, раз в неделю своим корявым почерком писал коменданту донесения, указывая имена и адреса тех, кто увиливал от работы, кто ругал «новый порядок» и режим. И эти недовольные, выявленные Веней Боком, скоро незаметно исчезали из гетто и больше сюда не возвращались после беседы с Гансом Шпильке…

…Ни Веня Бок, ни его коллеги, носящие желтые повязки, не догадывались, что фашисты, готовя «большую акцию» в гетто, в первую очередь думали, как расправиться со своими временными помощниками…

Листовки, сброшенные с советского самолета, пролетавшего над Днестром, принесли людям радость, надежду. Шутка ли? Живой привет от Родины в самом разгаре войны с коварным врагом!

Не было в местечке и в селе ни одной семьи, ни одного человека, которых так или иначе не задела бы эта тяжкая, кровопролитная война. Там, по ту сторону фронтовой линии, были отцы и сыновья, родные, друзья. Люди знали, что в ближайшие месяцы писем нечего ждать, и маленькие листовки, их задушевные и мужественные слова немного успокоили и порадовали.

Главное было то, что хотя враг и захватил много городов и сел и упорно рвался на восток, однако с каждым днем встречал все более упорное сопротивление на нашей земле.

На разных направлениях советские воины сражались с одинаковым героизмом. Москва и Ленинград стояли непобедимыми крепостями, на многих участках наши войска наносили врагу мощные удары. А самолеты с красными звездами появлялись и над Берлином. У людей крепла вера и светлая надежда, что враг в конце концов будет разбит — и жестокой будет его расплата за неслыханные злодеяния, за муки народов.

Стояла ранняя осень. Однажды Леся и Рута очутились возле полуразрушенной школы. Там, в куче камней и щебня, нашли они полуразбитый радиоприемник. Они извлекли его из-под груды обломков, вытерли. И когда стемнело, замотали ящик в рогожу и огородами, закоулками потащили его к кузнецу Барашу, мастеру на все руки. Тот провозился с находкой всю ночь, долго что-то вертел, чистил, затем проверил лампы и наконец заставил приемник заговорить.