Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Симон рассказал наспех, как расстался с Самуилом Сантосом, которого отправили в танковую часть, поведал о земляках, о ребятах из Лукашивки, с которыми одно время служил вместе. А потом рассказал о боях под Киевом, о том, как он вырвался из окружения, как, раненный, с огромными трудностями пробирался к линии фронта…

Никто не заметил, слушая Симона, как пробился тусклый рассвет в окно, как догорела последняя лучина. Отец похлопал сына по плечу — скоро опять в дорогу — и попросил соседей дать Симону хоть немного отдохнуть.

Спустя два часа Рута прибежала снова. Симон не спал. Он никак не мог заснуть. Теперь он остался наедине с Рутой. Казалось, все это чудесный сон! Куда только девалась усталость! Он смотрел — и не мог наглядеться на девушку. Она была такая же милая, чуть насмешливая, какую он видел в последний раз, когда они прощались. Только в глазах ее отражалась теперь печаль, глухое горе — все, что пришлось пережить за эту страшную неволю, можно было прочесть в ее взоре.

Она сказала ему, что больше не останется здесь — уйдет вместе с ним. Куда он — туда и она! Она может быть санитаркой, сестрой, радисткой, а то и просто с винтовкой в руках сражаться с врагом наравне со всеми. Ничто ее не страшит. Ничего она не боится. Она все время об этом мечтала, а теперь ее час настал. Она пойдет вместе с ним! Симон же знает: ничто не сможет ее остановить!

Медленно прояснялось небо. Дождь перестал, и с гор неслись мутные потоки воды. Если б можно было пойти с Рутой в лес, к белой скале, к роднику… Но он не имел права показываться на глаза людям, не мог подвергать опасности отца и всех жителей. Как только настанет ночь, он покинет этот милый сердцу дом. И не один, а со своей Рутой.

Девушка поспешила домой. Надо было подготовить мать, отца. Она ведь уходит из дому. Дяде Пинхасу опа уже давно говорила, что, как только будет возможность, уйдет на фронт, будет бить врагов и мстить им. Дядя благословил ее на это. Он, конечно, поддержит ее, если мать запротестует.

Когда стемнело, Симон и Рута выбрались из дому и отправились в Лукашивку, к Лесе. Он должен был рассказать ей обо всем, что знал о ее муже, а заодно и повидать их дочь…

Ведь всяко на войне бывает. Возможно, он еще встретится где-нибудь на фронтовых дорогах со своим боевым другом-земляком, тогда ему расскажет все, передаст привет от родных, от дочурки, от Леси…

Молодая мать долго смотрела заплаканными глазами на Симона и не могла поверить, что это он, сын бондаря Менаши. Теперь Леся, видно, уже будет верить в чудеса, в то, что ее любимый тоже вырвется из огня, из всех опасностей и вернется к ней.

Когда опустилась ночь, в дом к бондарю Менаше пришли несколько соседей, из тех, кто знал о возвращении Симона. Люди сидели молча. Прощание было тихим. Молодым надо было незаметно покинуть дом. После тихого напутствия и теплого прощания Симон и Рута поклонились всем в пояс и молча отправились в далекий путь.

Хотя Рейзл в свое время немало попадало за ее пристрастие к чтению чужих писем, но это было в те далекие времена, когда жизнь здесь била ключом и на это не очень обращали внимание. Все же она втайне мечтала о тех днях, когда снова наденет почтовую сумку и опять будет разносить людям письма с добрыми вестями…

Что это время вернется, она убедилась совсем недавно, когда выбралась в соседнее село, на рынок, чтобы достать хлеба и картошки.

Раньше, бывало, когда она попадалась на глаза полицаям, они ее избивали, отбирали все, что она собиралась обменять, и Рейзл с трудом изворачивалась, чтобы уцелеть. На сей раз полицаи встретили ее как старую знакомую, даже поздоровались… Среди них она узнала Холявку и Сороку, но теперь они потеряли уже свой былой пыл. И разговаривали совсем другим тоном, даже как будто заискивающе…

Расспрашивали, как она себя чувствует, что слышно в Ружице и Лукашивке, и просили передать односельчанам, чтобы не очень обижались. Они, конечно, мытарили народ, грабили, избивали, отбирали последнюю рубаху, отправляли молодых девчат и парней в Германию, но она ведь понимает, что они выполняли приказ завоевателей.

По большому секрету Сорока с оглядкой сообщил, что оккупантам стало плоховато на советской земле и дела у них не ахти какие, чего доброго, скоро придется засверкать пятками вообще, спасая свои грешные шкуры. Тогда и Сороке и его дружкам надо будет уходить отсюда подальше, туда, где их никто не знает.

Сперва Рейзл подумала, что Сороке развязал язык самогон, однако вскоре убедилась, что он был вполне трезв, но пришиблен тем, что оккупантов стали гнать с родной земли и что полицаям, как фашистским приспешникам, придется расплачиваться за все их преступления.

Еще он просил, если его и его дружка поймают красные и приведут в Ружицу или Лукашивку на суд, чтобы местные жители выручили их, не помнили зла.

Да, давненько Рейзл не слыхала таких речей. Она слушала — и не верила ушам.

С тех пор как сюда пришел Симон и забрал Руту, а затем снова вернулся и увел из Ружицы и Лукашивки порядочную группу молодежи в лес, к партизанам, прихватив с собой радиоприемник, местные жители не знали толком, что делается на фронтах.

Теперь Рейзл узнавала новости, когда в базарный день шла обменивать какую-нибудь тряпку на хлеб, картошку. Они, эти новости, были с каждым разом все более обнадеживающими.

Вернувшись однажды домой после одной такой «удачной вылазки», Рейзл зашла к профессору и поведала об услышанном. Довольная тем, что он всегда ее очень внимательно выслушивал, женщина сказала, что недалек день, когда она принесет ему первое письмо из Москвы от его родных. Однако перед тем, как она принесет это письмо, ему придется ее выслушать, проверить нервы, которые хорошо, как он сам понимает, расшатались за долгие годы войны.

За все это время, что профессор прятался у брата, Рейзл и не заикалась о том, чтобы он ее лечил, а вот теперь, когда снова запахло свободной жизнью, она хочет вернуться к любимой работе почтальона и трудиться не покладая рук, здоровой и уравновешенной.

Старый, седой и измученный профессор слушал ее чуть насмешливо. Да, конечно, он ее при случае выслушает и подскажет, что делать, чтобы она стала вполне здоровой. Он поможет, если это будет в его силах. Но теперь есть одно главное лекарство, говорил старик, оно всем и от всего помогает: лекарство это — борьба, уничтожение коварного врага, который еще топчет нашу землю и творит свое черное дело.

— Это так, товарищ профессор… — задумчиво отвечала женщина. — Вы, конечно, правы. Когда победим фашистов, здоровее станем. Старые люди всегда советовали здоровье искать в тарелке. А что касается того, что все мы высохли, измучились и истощились, то моя мама говорила: «Абы кости, мясо будет».