Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Почему доброе? — спросил Матяш.

— Помню, это было перед войной. Пришел я в такую же пору к роднику и застал такого же красавца. В том году у нас был необычайный урожай винограда. И вообще то был счастливый год…

— Что ж, пусть будет хорошее предзнаменование, дай бог! — сказал Данило. — Пусть будет так, как наш Гедалья говорит…

Тут уже вмешался бондарь Менаша. Положив руку на плечо Ивану Полищуку, он покачал головой:

— Перед тем как дождемся урожайного года, нужно напиться из родника и умыться. Может, станем немного красивее. Посмотреть на пас — на чертей похожи. Такой вид, будто вырвались из ада кромешного…

— Ты прав, Менаша! — сказал Иван Полищук, опускаясь на колени и припадая к роднику. — Сейчас напьемся и умоемся. Скоро наши вернутся, приведем себя в человеческий вид… Пора!

А олень тем временем в несколько прыжков достиг вершины белой скалы и остановился как изваяние, следя за людьми, собравшимися у родника. Давно он здесь никого не встречал, давно бродил здесь одиноко, прислушиваясь к навевающей страх тишине.

Оккупанты пришли в ярость, узнав, что староста села Лукашивки совсем вышел из повиновения и, несмотря на все обещания, не выполняет требований властей. Моргун, казалось, никоим образом не реагирует на полученные приказы. Телефонная связь с Лукашивкой почему-то прервалась, невозможно было туда дозвониться… А тут еще весенняя распутица — развезло дороги. Посылать карательный отряд в такую погоду не решались. Дескать, не так уж печет, подсохнет — вот тогда держись, лукашивцы!

Время шло. Непрекращающиеся дожди сделали без того плохую дорогу вовсе непригодной. А фронт приближался к Днестру.

Возмущенные оккупанты все-таки решились направить в Лукашивку карателей.

На рассвете мощные грузовики появились в центре села. В противоположной части Ружицы тоже гудели машины, но странное дело — ни в одном селении солдаты не увидели на улицах жителей. Офицер, руководивший операцией, приказал тщательно осмотреть хозяйство. Прошло несколько минут, и ему доложили, что на животноводческих фермах обнаружены лишь две старых лошаденки, едва стоящие на ногах, и столько же коров, вернее, высохшие скелеты, похожие на рогатых тварей. В кладовых — хоть шаром покати! Ветер гулял по пустым закромам.

В селе не оказалось ни старосты, ни его жены, ни детей.

Офицер приказал обойти все дома и все, что еще оставалось, погрузить на машины, а всех, кого поймают, привести к конторе в качестве заложников.

Каратели подожгли хату старосты. Облитая со всех сторон бензином, она быстро запылала. Порывистый ветер перебросил огонь на соседние строения. Солдаты вытаскивали из огня узлы, мебель — все, что попадалось под руку. К конторе уже пригнали нескольких заложников, согнанных сюда с разных концов Лукашивки и Ружицы. Старики ругали последними словами солдат, которые жгли дома и грабили. Слышались одиночные выстрелы. Солдаты выволакивали из убежищ женщин, детей, больных и избивали их. Никто не знал, куда их погонят и как с ними поступят. А офицер, широкоплечий, высокий толстяк, сверкая белками глаз, стоял на крыльце конторы и, сложив на груди руки, спокойно отдавал распоряжения.

Подъехали грузовики, и солдаты стали втаскивать в кузовы коров, бросать туда узлы, мешки с домашним скарбом. Ждали своей очереди крестьяне-заложники.

Вдруг послышался отдаленный гул моторов. Этот грохот доносился с востока, и офицер, задрав голову, всматривался в ту сторону, заметно меняясь в лице. Что-то крикнув, он бросился с крыльца и побежал, забыв о солдатах, о награбленном имуществе, о заложниках, обо всем на свете; он бежал как ошпаренный к огородам и, увидев глубокую воронку, вскочил туда, силясь зарыться в грязь. Он был оглушен нарастающим гулом.

Шли тяжелые советские бомбардировщики. Офицер, приподняв голову, отчетливо видел красные звезды. Они наводили на него ужас. Казалось, вот-вот самолеты обрушат на него весь свой смертоносный груз и холеное его тело разлетится на куски. Летчики конечно же смотрят на землю и ищут его, толстяка, они хотят отомстить ему за содеянное зло на этой оккупированной земле. Во всяком случае, лежа в грязи, офицер думал, что это и в самом деле так. Молил бога, чтобы пронесло…

И пронесло… Самолеты, летевшие низко, вместо смертоносного груза сбросили цветные листовки.

Офицер выполз из ямы, хотел было очистить мундир, но еще больше испачкался, размазав грязь по лицу. Он оглянулся. Самолеты были уже далеко за Днестром. Возле грузовиков офицер не увидел ни одного солдата: они разбежались кто куда, куда-то исчезли и крестьяне-заложники…

Офицер выбежал на площадь, стал кричать, звать своих солдат. Куда же они, сволочи, разбежались?! Бросили машины и оружие и исчезли, спасая свои шкуры!.. Он с горечью подумал, что даже не сможет их наказать за это. Но ведь сам он показал им плохой пример…

Спустя некоторое время из всех дыр выбирались грязные, насмерть перепуганные его солдаты. Они быстро взбирались на машины и неслись вслед за автомобилем своего командира.

Когда последний грузовик покинул Лукашивку, жители стали выходить из своих убежищ. Они всматривались в небо, глядели на восток, откуда появились их стальные спасители от вражьей кары.

Прошло несколько дней со дня налета фашистских карателей, а жители все еще не могли прийти в себя. Ведь это чудо какое-то было, что офицер, насмерть испугавшись, бежал и заложники спаслись от неминуемой расправы. Входя в ограбленные хаты, лукашивцы поносили и проклинали ненавистных оккупантов. Никто не мог себе представить, как прокормить детей. Отправиться куда-то за хлебом было рискованно: с приближением фронта к Днестру на дорогах всюду было множество вражеских солдат. Они не только грабили, но и расстреливали многих встречных.

Подбадривала людей одна надежда, что скоро кончится эта черпая ночь, — она помогала переносить голод и лишения.

Хотя время, казалось, тянулось очень медленно, но весна давала о себе знать. Вдруг среди солнечного дня подымался бешеный ветер, пригонял шальные, набухшие дождем тучи, и обрушивался ливень вперемежку с мокрым снегом. И тут же снова ветер разметывал по небу облака, солнце высушивало и пригревало землю. Мутные потоки устремлялись к Днестру, извечные весенние песни вела пенящаяся вода.

Отдаленный гул артиллерии все приближался, все нарастал. А бомбардировщики, неустанно идущие бомбить вражеские базы за Днестром, взрывать мосты, железную дорогу, разрушать пути вражеского отступления, как бы вторили могучему голосу орудий. И все это явственно говорило измученным людям о том, что не за горами долгожданная пора их освобождения от фашистского ига.