Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Угадал! — оживился бухгалтер, услыхав впервые за это долгое время слова знакомые и близкие. — Я думаю о том, что нам придется, если живы будем, все начинать сызнова. Земля одичала, очерствела и имеет такой вид, как в те далекие времена, когда сюда пришел Ицхак Сантос и его соратники; такая она была, когда они поднимали первые борозды, сажали первые лозы… А теперь, после чудовищного нашествия фашистских варваров, чтобы это все привести в божеский вид, работы, должно быть, хватит на целое поколение потомков Ицхака Сантоса…

— Но ведь ты, Симха дорогой, не относишься к потомкам старого виноградаря, — перебил его бондарь Менаша. — Ты относишься к деражнянским ремесленникам, которых царь некогда отправил на каторгу, в Сибирь, за помощь Устиму Кармалюку…

— Конечно! — не без гордости ответил Симха Кушнир. — Но за эти годы переплелись Сантосы и деражнянские каторжане, и мы, в свою очередь, тоже стали потомками старого виноградаря…

— Боже мой, нашли тему для разговора! В такое время… — снова пожурила их Нехама и обратилась к мужу: — Лучше б ты пошел в Лукашивку и привел Лесю с внучкой… Хочу, чтобы они были с нами. Что будет с нами, то и с ними! Хочу, чтобы они были рядом.

Несколько снарядов разорвались на берегу реки.

Меер Шпигель, стряхивая с себя песок, пожал плечами:

— Сразу видно, Нехама, что ты, родная моя, никогда не была солдатом… Твой Гедалья три года служил, был на фронте и знает, что, когда стреляют пушки, нельзя болтаться на дороге. Любой осколочек песет смерть. Надо сидеть на месте и не лезть в пекло…

В подвале царил полумрак. Огарок, стоявший в углу, едва озарял бледные, обросшие лица людей, которые сидели среди бочек, ящиков и разного хлама. Со стен, которые то и дело вздрагивали, осыпался песок. Никто толком не знал, ночь сейчас или день. Канонада все усиливалась.

Ночь тянулась, и не было ей конца.

Гедалья, который молча сидел на бревне между бондарем и Симхой Кушниром, так и не сомкнул глаз, вслушиваясь в храп соседей. Он боялся шевельнуться, боялся нарушить тяжкий сон товарищей и завидовал им, что они забылись во сне, несмотря на все усиливавшийся грохот орудий.

Едва рассвело, Гедалья осторожно выбрался из своего укрытия, тихонько подошел к двери. Что там? Почему все сразу утихло? Или это ему только кажется? Он приоткрыл дверь, всматриваясь в пустынную улицу, затем выбрался во двор, прошелся до калитки.

Приятный утренний ветерок освежил лицо и грудь. Он испытал блаженство после того, как столько часов подряд отсидел, словно в заточении, в мрачном подвале. Река и курганы, лес и белая скала были скрыты легкой дымкой тумана. Сантос свыкся уже с непрерывным грохотом, и необычная тишина, охватившая всю округу, пугала его.

Он хотел было свернуть к мостику, который ведет в Лукашивку через глубокий яр, думал воспользоваться затишьем и взять к себе внучку и невестку, а заодно узнать, что с остальными, но вдруг услышал громкий говор и увидел сквозь туман несколько фигур. Гедалья замер на месте.

Кто они, эти люди? Неужели наши? Или это немцы?

Какое-то мгновенье стоял он в нерешительности, хотел было незаметно вернуться, но фигуры приближались, махали ему руками и что-то кричали.

Он припал к земле, притаился, и теперь ему уже хорошо видно было, что спешат сюда вооруженные люди.

Уходить было поздно. И Сантос поднялся, мысленно ругая себя, что так опрометчиво выбрался из своего убежища. Если это немцы…

Сквозь утренний туман пробились первые солнечные лучи, и на касках солдат, которые бежали к нему, засверкали красные звезды.

Сантос еще несколько секунд смотрел на приближающихся людей, которые спускались с горы, и, убедившись, что это свои, бросился навстречу с распростертыми объятиями.

Они спрашивали:

— Батя, что ж ты своих не признал?

— В селе нету немцев?

— Где люди?

Он стоял растерянный и от сильного волнения сразу ничего не мог ответить.

Вслед за солдатами в касках и маскхалатах спешили другие. И Сантосу хотелось всех обнять. Опомнившись, он побежал к подвалу, к разбитым жилищам, где сидели люди, и стал колотить кулаками в ставни, в запертые двери:

— Люди, выходите встречать наших освободителей! Быстрее, быстрее! Наши пришли! Наши!

И люди выскакивали из своих убежищ, с испугом и недоверием смотрели на старого виноградаря, который принес такую радостную весть, что даже немыслимо было в нее сразу поверить.

Поднялся невообразимый шум. Люди рыдали, не прятались со слезами, ибо это были слезы неописуемой земной радости. Старики и женщины обнимали освободителей, целуя их и не находя подходящих слов для выражения своих чувств. Через несколько минут солдаты и командир вступившего сюда отряда просто изнывали в объятиях не помнивших себя от радости людей. Со всех сторон Ружицы и Лукашивки сбегались жители. Каждый хотел выразить то, что было на душе, но это, оказывается, не так просто, когда каждое слово человек хочет произнести как клятву. И военные, и местные жители как бы застывали в объятиях. А тем временем дети примеряли каски бойцов. Бывалый солдат Меер Шпигель, опершись на свои костыли, обрушился на малышей, тянувшихся к оружию:

— А ну, маленькие разбойники! Чего вы так тянетесь к оружию? Дай бог, чтобы никогда больше не было войны…

Тесным кольцом люди окружили уставших, запыленных солдат. Не верилось, что это уже полное избавление от трехлетнего кошмара. Женщины допытывались, не встречали ли бойцы их сыновей и мужей, которые тоже где-то воюют, а они столько времени о них ничего не знают…

Нехама Сантос смотрела заплаканными глазами на солдат в касках. Точно таким представляла и своего сына. Может быть, и он сейчас, подобно этим бойцам, стоит в окружении таких же матерей и отцов. Как здорово было бы, если бы он оказался среди этих добрых солдат, с такой болью и участием смотрящих на жителей Ружицы и Лукашивки, на разрушенные жилища… Возможно, чужие матери обнимают и целуют его, а она, родная, даже не видит этого.

Шома-юродивый схватил два больших ведра и побежал к родинку, принес смертельно уставшим солдатам холодной свежей воды.

Увидев, как солдаты жадно пьют, Нехама Сантос заплакала:

— Боже мой, мы вас так долго ждали, а теперь, когда вы уже здесь, у нас нечем даже вас попотчевать!..

— Ничего, — вмешалась Рейзл, — товарищи не обидятся на нас… Что можно поделать, если мы остались голые и босые. Оккупанты ограбили пас до нитки. Благо, живы остались. Чудом уцелели… Ничего, товарищи дорогие, возвратятся с войны наши мужчины, тогда снова здесь начнется жизнь и Гедалья Сантос с молодыми парнями посадит новый виноградник и зальет бочки отменным вином… Стыдно, неудобно, что нечем угостить, но что поделаешь…