Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Это теперь была его мечта: увидеть всю плантацию еще краше и больше, чем перед войной, увидеть эти разрушенные дома, подвалы восстановленными, а людей веселыми, если вообще после такого урагана, стольких мук и страданий может идти речь о веселье.

И еще одна мечта теплилась в душе — чтобы дети вернулись с войны и стали рядом с ним к работе. А если ему суждено вскоре умереть, то чтобы стали у его изголовья и он передаст им тайну выращивания винограда, секрет изготовления знаменитых вин.

Кажется, скромные мечты. Но кто знает, суждено ли им сбыться.

После нескольких дней гнетущей тишины, которая охватила всю округу, фронт разбушевался со страшной силой. Загремело вокруг так, что, казалось, вся земля разверзнется.

Гедалья Сантос, оглушенный громом, выскочил из хаты и приказал всем немедленно покинуть жилища и укрыться в погребах и щелях.

Снаряды рвались неподалеку, и в небе быстро скучивались черные облака дыма, снизу подсвечиваемые пламенем.

Симха Кушнир, который залез вместе с другими в подвал Сантоса, старался подальше спрятать сумку, где лежала его заветная тетрадь.

Он вытер краем потрепанного пиджака очки и сказал, глядя близорукими глазами в ту сторону, откуда слышался неумолкаемый грохот:

— Могу вам сказать одно, мои дорогие земляки: если этот ураган минует нас, долго жить будем!..

— Как-никак — свои снаряды, — сказал Менаша. — Они нас должны пощадить и обрушиваться только на головы фашистских гадов.

— Перестаньте болтать! — прикрикнул на них кузнец, который принес с собой в убежище стальной прут. — Спрячьте-ка получше головы…

Несколько минут все молчали, а затем снова послышались голоса.

— Не кажется ли вам, люди, что близится второй потоп? — произнес старик Шпигель. — Спасибо нашему Ною, командующему Сантосу, за то, что он пустил пас в свой ковчег… Правда, у прапраотца ковчег был построен из лучшего материала, — отряхивая с себя песок, сыпавшийся со стенок, усмехнулся старик..

— Кто знает, сколько нам доведется плыть в этом ковчеге, — поддержал шутку Симха Кушнир. — Мне кажется, что тогда так не гремело, как нынче. Ой, люди, люди, чего вы только не придумываете, чтобы не дать спокойно жить человеку на земле! Бомбы, снаряды, войны…

— Хватит с тебя, не высовывай голову, слышишь — осколки летят… — снова вмешался Кива Бараш. — Ты, Симха, давненько, кажется, не записывал в своей тетрадке, что произошло у нас за последнее время. Лучше бы молча записал…

Бухгалтер ответил:

— Успеется… Жив буду — все успеется… — Кивнул он в сторону профессора, который забился в угол и читал какую-то толстую книгу: — Может быть, Пинхас сам напишет обо всем когда-нибудь…

Профессор вскинул на Симху грустный взгляд, оторвавшись на минутку от чтения, сказал:

— Без нас все будет записано… Все! Мир обо всем узнает независимо от того, расскажем мы или нет… Кругом горе. Ничем людей не удивишь в наш век борьбы и страданий…

Бондарь Менаша уже хотел было вступить с профессором в спор, но тут увидел приближающихся Рейзл и Шому.

Юродивый был необычно молчалив, испуган.

— Ого, еще одна «чистая пара» идет к нам в ковчег! Давайте, давайте побыстрее!.. — пошутил Гедалья.

— А как же! Куда же им еще идти, если не в нашу компанию? — сказал Меер Шпигель, устраиваясь поудобнее. — Все же веселее, чем тосковать в своей поре и ждать, покуда снаряд прихлопнет тебя… Тут хоть будут свидетели… И если убьют, то похоронят добрые люди…

— Да хватит тебе, старик, болтать о смерти, о бедах… — сердито обронила Нехама. — Нужно думать о жизни…

— Посидим немного, а потом придется перебраться в более надежное место, — вставил Менаша. — У всех еще в памяти твой подвал и твои вина, которые ты хранил… Немало выпили v тебя…

— Да, были времена! — добавил Кива. — От одного винного запаха у Гедальи в подвале мы пьянели. Хорошо было сидеть в жару и попивать холодное вино…

— А брынза, а мамалыга, что готовила его жинка Нехама! — добавил Симха Кушнир.

— Разболтались! Вспомнили, как баба девкой была! — снова рассердилась жена Гедальи. — Разве можно такие вещи тут вспоминать?..

Несколько минут все молчали, и вдруг послышался тихий, хрипловатый голос Меера Шпигеля, который сидел на скрипучем ящике, опершись на костыль:

Рейзл взглянула с улыбкой на старика, пододвинулась к нему и тихонько в тон стала мурлыкать.

Нехама Сантос поднялась с кушетки, стоявшей у стены, поправила выбившиеся из-под платка седые пряди и сердито сказала:

— Совсем сдурели! Концерт устроили!.. Там стреляют, а вы… поете.

— Тебе что, жалко? Это ведь лучше, чем плакать! — заметил бондарь Менаша. — Разве ты не знаешь: если в тяжелое время люди начинают петь, это лучший признак того, что избавление от всех страданий приближается. Слышите, как гремит? Наша армия на подходе! Это первый гром!.. Еще день-два, и наши вернутся… Пусть поют!

— Если бомба или снаряд не ахнут по нашему ветхому ковчегу, — сказал Кива Бараш, — тогда будем на копе. А пока дела наши так себе, хотя свои и близко.

Грохот с каждым часом усиливался. Тяжелое дыхание войны было совсем близко. Люди сидели усталые, измученные, уставясь в полумрак.

— Эх, если б можно было вот так, среди этого грохота, уснуть и проснуться только тогда, когда все утихнет… — мечтательно произнес Менаша. — С каждым ударом чувствуешь, словно что-то внутри обрывается. Сколько людей гибнет!

— А почему ты думаешь, — вмешался Меер Шпигель, поднявшись на костылях и пройдясь по низкому подвалу, — что каждый снаряд, пуля или бомба непременно попадают в человека? Как бы не так!

Бондарь укрылся старой курткой и прислонился головой к пустой бочке, откуда доносился острый запах вина.

— Была бы бочка полная, тебе было бы не до сна, — сказал Симха Кушнир. — Что и говорить, небось долго еще не придется смаковать вино Гедальи Сантоса…

— Кто его знает? Земля-то круглая… Она, правда, надолго повернулась к нам спиной, но может повернуться и лицом…

Снова послышался хрипловатый голос старого Шпигеля:

Симха Кушнир внимательно вслушивался в знакомую песню, потом покачал головой.

Кива толкнул его локтем в бок:

— Чего мотаешь головой, Симха?

— Думаю…

— О чем же ты думаешь?

— Я думаю о том, что человек — занятное создание! По соседству со смертью находится, а еще поет! Значит, не смерть, а жизнь у него в голове!

— А ты думаешь о кредите и дебете?..