Геннадий Сорокин - Пропавших без вести – не награждать!

Николай Егорович кивнул, хотя об Унгерне имел очень смутные представления.

– Барон этот, – продолжил Морозов, – был редкостной сволочью и в своих подручных, которых набирал исключительно из монголов и уйгур, ценил только одно качество – звериную жестокость. Беспощадность. Презрение к чужой крови. Я был у них в плену. Они двое суток пороли меня шомполами и поливали раны соляным раствором. Просто так пороли, для развлечения.

Генерал глубоко затянулся, выпустил густую струю дыма в сторону.

– Сам барон и его свита любили щеголять в меховых малахаях с лисьим хвостом на затылке. С тех пор я лис не люблю. Людей, которые носят лисьи меха, презираю. Еще вопросы есть?

– Больше вопросов нет! Товарищ генерал, разрешите мне сегодня увольнение с шести вечера и до утра. Я встретил фронтового товарища, хочу навестить его.

– То-ва-рищ капитан! – укоризненно произнес Колесников. – Кто же так говорит? Какие еще «шесть вечера»? Извольте выражать свою мысль по-военному точно: «прошу увольнение на сегодня с 18.00 и до 6.00 следующего дня».

– Иди капитан, работай! Увольнение разрешаю.

Николай Егорович двинулся к дверям, но, вспомнив свой разговор с Монголом, остановился.

– Товарищ генерал, а что нашим кандидатам известно о месте проведения операции? Здесь, в Мурманске, поговаривают о десантной операции в Северной Норвегии.

– Никто в 106-м отряде ничего не знает о месте высадки. Слухи про Северную Норвегию появились с нашей подачи. Дезинформация, – генерал указал пальцем на потолок, – первейший метод борьбы с вражеской агентурой.

Выйдя из штаба, Николай Егорович разыскал ординарца.

– Лука, – по партизанской привычке Лоскутов называл белоруса по кличке, – так сложились обстоятельства, что нам придется расстаться. Я получил ответственное задание и думаю, что тебе лучше всего вернуться в Москву.

– Я чем-то не угодил тебе? – нахмурился Лукин.

– Не в этом дело, – Лоскутов в двух словах обрисовал опасность предстоящей операции. – Пойми меня правильно, Лука, я не хочу и не имею права в конце войны зря рисковать твоей жизнью. Короче: личный состав отряда формирую я, и в этом отряде для тебя места нет.

– Короткая память у тебя стала, Николай Егорович, – зло ответил Лукин. – Там, на болоте, ты мне жизнь свою доверял, а теперь считаешь, что я стар стал по горам лазать? А кто спину твою в рейде прикрывать будет, не подумал?

– Я не о том, – отмахнулся Лоскутов.

– А я о том! – рубанул воздух Лукин. – Мы с тобой, Коля, почитай уже два года, как нитка с иголкой: куда ты, туда и я. К чему нам сейчас-то расставаться? Конец войны, говоришь, близится? А не забыл, что нам окончание войны еще в 1942 году обещали? Ну и как, закончилась война? Мир наступил? Выйди ночью на улицу – ни одного огонька не увидишь. Светомаскировка. Все продолжения бомбежек ждут. А ты: «Конец войны! К чему рисковать!»

Белорус от избытка чувств матерно выругался.

– Прилетит завтра «юнкерс», сбросит бомбу на штаб, и обоим нам, без всякого рейда, конец войны наступит. Согласен? От судьбы не уйти. Как на роду написано, так оно и будет.

Они остановились, посмотрели друг другу в глаза.

– Не майся дурью, Коля! Сегодня же запиши меня в отряд. Понял?

Лоскутов пожал плечами и пошел искать транспорт до сто шестого отряда. Лукин, довольный собой, вернулся в казарму и стал составлять список вещей и продуктов, которые наверняка пригодятся в долгом походе.

Монгол проживал в бараке рядом с учебным батальоном. Изначально барак построили как общежитие для женатых офицеров. Условия жизни в нем были обычные: отопление печное, вода в колонке во дворе. После бомбардировок Мурманска в барак стали подселять семьи, лишившиеся крова. Шла война, шла ротация кадров, в бараке менялись жильцы: на место выбывших офицеров селились новые, а «квартиранты» оставались.

Монголу досталась комната, где проживала мать с тремя разновозрастными детьми. Условно комната была поделена на две половины. Левую часть с кроватью, печкой и объемным сундуком занимал рейдовик. Правая часть, с двухъярусными нарами, одежным шкафом и умывальником осталась за женщиной. Стол у окна был общим.

Старшая, шестнадцатилетняя дочь «хозяйки», за неимением места на нарах спала на полу. Как-то само собой получилось, что с приходом рейдовика она перебралась к нему на кровать. Под боком у полного сил мужчины девушка расцвела. Теперь она не простывала каждый месяц (по полу гуляли сквозняки, со всех щелей тянуло сыростью) и могла нормально выспаться, не боясь, что ночью ее придет обнюхивать крыса, жившая за печкой.

По случаю прихода гостей хозяйка ушла к соседям, детей отправила играть во двор. Старшая дочь в этот вечер дежурила в госпитале.

Собравшись за столом, друзья выпили. Монгол, перед тем как поднять стакан с водкой, опустил в него кончик пальца, сбрызнул капли на пол.

– Духам леса, воды и гор! – отчетливо произнес он.

– Крепкая, черт возьми! – Лоскутов поморщился после водки, занюхал корочкой хлеба. – Монгол, мне все время интересно было, что ты такое шепчешь перед выпивкой. Думал, заклинание, а ты, оказывается, духов поминаешь.

– Отдавать первую каплю водки духам – старинный обычай народов Сибири.

– Монгол, – Лукин разлил еще по одной, – коли такой случай, позволь у тебя спросить: а кто ты по нации на самом деле?

– Я – жертва обратного тока крови.

– Это как? – от удивления белорус не донес закуску до рта.

– У кочевых народов Сибири есть обычай: если в стойбище приходит белый человек, то ему предлагают заняться любовью с какой-нибудь женщиной из племени. Делается это не из гостеприимства, как некоторые думают. Все проще. Племя обновляет кровь. Это, условно говоря, прямой ток крови: от белого человека к азиату. Моя мамаша, как я думаю, решила провести эксперимент с обратным током крови и согрешила черт знает с кем: то ли с тунгусом, то ли с бурятом. В результате появился я. Один на всю деревню с раскосыми глазами. Папаша, понятное дело, стал допытываться у жены, с кем она наставила ему рога. Но маманя была крепкой женщиной. Три года она терпела побои, но правды так и не сказала. Отец, устав от насмешек, плюнул на все и ушел из семьи. Мать сошлась с другим мужиком и родила еще двоих, нормальных, голубоглазых детей. В одиннадцать лет я ушел из дома и больше никого из родных не видел. Так что кто мой биологический отец, я понятия не имею.

Монгол задумался, словно вспоминая прошлое, но вместо продолжения о своем запутанном происхождении спросил:

– Коля, тебя назначили командиром разведотряда?

– Твою мать! – выругался Лоскутов. – Откуда ты все знаешь? Мы запретили всему сто шестому отряду выходить за пределы части. Даже офицеры ночуют в казарме. Откуда слухи дошли?