Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Теперь мне понятно, почему на батальонных учениях танков не было, — промолвил Бухаров.

— Почему? — спросил Чернышев.

— А теперь ты и танк и пехота вместе… — съязвил Шубин.

— Значит, будем там действовать, где танки не ходят, — пояснил Алексей. — Ну-ка, Вася, стукни, — попросил он Чернышева.

Чернышев легонько толкнул его в грудь прикладом автомата. Металл глухо звякнул.

— Не бойся, давай сильней! — попросил Алексей.

Тогда Чернышев, захватив обеими руками автомат, сильно ударил по стальному щиту. Алексей крякнул, отшатнулся, но устоял.

— Вот здесь ударяет, — показал он на вырезы у плеч. — А так ничего, выдержит.

Перед обедом вдруг раздалась команда к построению. Тотчас же стало известно, что едет высокое начальство. Ждали долго. Наконец на поляне, где был построен батальон, показался «виллис», за ним еще несколько машин. Из «виллиса» вышел невысокий генерал и направился к строю. Сзади него тут же образовалась большая группа военных и двинулась следом.

— Наш командующий.

— А тот длинный генерал — кто?

— Принимать приехали…

Стрепетов, увидев командующего, торопливо вышел на середину фронта батальона, резко повернулся к строю и, с особым шиком произнося звуки «р» и «а», подал команду «Смирно». Он минуту помедлил, окинул суровым взглядом застывший в строю батальон, словно проверяя, все ли так хорошо выполнили команду, как он ее подал, и, печатая шаг, позвякивая в такт ему орденами, направился навстречу генералу.

Приняв рапорт, генерал поздоровался и медленно пошел вдоль строя. Он часто останавливался, разговаривал с командирами и бойцами, спрашивал что-то у Стрепетова, обращался к высокому сухопарому генералу, почтительно шедшему сбоку и чуть сзади.

Алексей, стоявший в первом ряду, все это отчетливо видел и потихоньку комментировал для стоявших сзади.

— Остановился… Что-то спрашивает у майора… Разговаривает с каким-то автоматчиком… улыбается… Идет сюда…

Вот генерал прошел взвод управления, роту автоматчиков и направился к первой роте. Теперь Алексей отчетливо видел его обветренное лицо, грубые складки на щеках и три больших звезды на зеленовато-серебряном поле погон. Словно загипнотизированный этими звездами, Алексей не сразу понял, что обращаются к нему:

— Где вы раньше служили?

Алексей оторвал взгляд от впервые увиденных погон и встретился с глазами генерала. Усталые, воспаленные, они спокойно и доброжелательно рассматривали его.

— Рядовой первой роты Сушко, товарищ генерал. Служил в артиллерии, товарищ генерал.

Ресницы генерала чуть смежились, гася веселые искорки в глазах:

— Видно по комплекции! Когда-то таких в Преображенский полк брали. Слыхали, наверное?

— Так точно, слыхал, товарищ генерал.

— А воевали где?

— На Украине, товарищ генерал. В партизанском отряде.

Глаза командующего стали холодными и чужими.

— Были в плену?

— Никак нет, товарищ генерал.

Командующий на секунду опустил глаза, и Алексею даже показалось, что он попытался увидеть, не стоит ли кто сзади, и, понизив голос, быстро бросил:

— Жалобы есть?

В какую-то секунду в памяти пронеслись забытые картины: капитан Парадашвили, лагеря, допросы, старший лейтенант Швалев с колючими подозрительными глазами и срезанным подбородком, мучительные раздумья по ночам, споры с Валентином. Алексей смотрел прямо в лицо генералу и, кажется, физически ощущал, с каким напряжением ждут его ответа товарищи. Ему казалось, что прошло уже минут десять, как он услышал вопрос генерала, и что тот уже почувствовал его колебания. «Сказать, сказать… — что-то кричало внутри. — Единственная возможность… Больше такого случая не выпадет… Сказать, иначе ты никогда отсюда не выберешься…» И Алексей решительно и громко, чтобы не было сомнений, выкрикнул:

— Никак нет, товарищ генерал. Жалоб нет!

И сказав это, пусть даже совершенно неожиданно для себя, Алексей вдруг понял, что любой другой ответ был бы ложью для самого себя и подлостью по отношению к товарищам. Услышав слова Сушко, командующий повернулся, чтобы идти дальше, его глаза снова стали усталыми и спокойными. Когда генерал отошел, Шубин, стоявший рядом, легонько толкнул локтем:

— Правильно, Лешка!

Дальше командующий не задерживался. Остановившись перед фронтом батальона, он сказал:

— Товарищи! Ваша подготовка закончилась. Не сегодня завтра вы вступите в бой. Вам предстоит действовать на самых ответственных участках фронта, там, где решается судьба важнейших операций. На вас возлагаются большие надежды, и я уверен, что вы их блестяще оправдаете.

Строй не шелохнулся. Генерал обвел взглядом ряды и продолжил речь:

— А через два месяца все вы будете восстановлены в офицерских званиях и правах.

Дружным «ура» ответил батальон на слова генерала. Алексей в эти минуты испытывал необыкновенное чувство радости и удовлетворения тем, что им наконец-то верят. Верит и этот умудренный опытом генерал с усталым взглядом воспаленных глаз, и далекий всезнающий Сталин, олицетворяющий Родину.

И только когда утихли крики и генерал направился к машине, в строю кто-то негромко сказал:

— Видишь, и этот не забыл про вину помянуть.

Эти слова больно кольнули Алексея, на душе остался неприятный осадок.

Еще до приезда командующего пронесся слушок: завтра наступление.

Тот, кто был на фронте, отлично знает, что в армии не существует более быстрого и надежного средства связи, чем «солдатское радио». Его сообщения всегда важны, всегда достоверны и с невероятной быстротой доходят до тех, кто их ждет. И в каких бы сейфах люди ни прятали планы предстоящего наступления, сколь тщательно ни скрывали бы его сроки с помощью шифров, сургучных печатей и магических слов «совершенно секретно» — все равно наступало время, когда задолго до первой команды, приводящей огромную махину войск в действие, все становилось известно.

Непосвященный человек в таких случаях склонен предположить, что источником слухов является все-таки начальство, потому что никто, кроме него, не должен и не может знать сроков наступления. Но в данном случае это не соответствовало действительности, потому что кроме генерала и еще двух-трех человек никто ничего не знал. Однако с того самого момента, когда колонна машин скрылась за деревьями, это уже не было слухом, хотя еще и не стало достоверным фактом.

Разумеется, об этом от ординарца услышал и Стрепетов. Майор не стал разубеждать его, потому что сам чувствовал, что «слух» каждую минуту может обратиться приказом. Это действительно произошло через несколько часов после отъезда командующего. В то время, когда Стрепетов стоял на поляне, уточняя с начальником штаба (на всякий случай) порядок выхода по тревоге ночью, на лесной дороге появилась машина. Из нее вышел затянутый в ремни старший лейтенант — офицер связи штаба армии — и подал пакет. А еще через час батальон покинул обжитую, ставшую такой родной поляну.