Николай Фомичев - Неожиданные люди

Книга посвящается писателю С. П. Антонову

Впервые на этом старом цементном заводишке Шугаев побывал лет пять назад, принимая дела по санитарному надзору. То, что он увидел тогда, никак не поразило его воображения, — запыленность казалась мелочью в сравнении с той кучей забот, которая свалилась на него вместе с новой должностью. Лишь этим летом, наведя наконец кое-какой санитарный порядок на крупных предприятиях, Шугаев вспомнил о цементном…

Выйдя на окраине города из трамвая, он увидел гигантское пыльное облако; словно в тумане, проступали сквозь него контуры силосных башен, пристроек, наклонных галерой, грязно-серым панцирем лежала на всем затвердевшая цементная пыль. Подойдя поближе, Шугаев различил в пристройках настежь распахнутые двери и окна, из них валили клубы пыли, распространяя сухой, раздражающий запах. Он шагнул в дверной проем и окунулся в плотную пыльную мглу. Свет электрических фонарей застыл под фермами расплывчато-бледными пятнами. Как через мутную воду, угадывалась тесная сеть каких-то железных строений, громады сушильных барабанов и дробно грохотавших стальными шарами мельниц. Плохо различимыми тенями сновали по цеху рабочие. К одному из них Шугаев подошел спросить мастера. Лицо, и брови, и марлевый, респиратор, перехвативший рот и нос рабочего, — все было залеплено пылью. Предчувствие беды вдруг сжало сердце Шугаева. То, что вслед за тем открылось на цементном, так поразило его, что Шугаев растерялся, как человек, который шел-шел по ровной дороге и вдруг увидел рухнувший мост, миновать который невозможно.

Троих силикозников с тяжелой формой Шугаев немедленно отправил в больницу, двум другим добился перевода в столярные мастерские, а на цементном по его требованию приступили к срочному ремонту вентиляции. Завод строили как времянку во время войны, и он был слишком стар, изношен трехсменной работой, и сочленения его разбитых механизмов не в состоянии были удержать цемент, рвущийся из всех щелей наружу. Не нужно было обладать ни специальными знаниями, ни опытом, чтобы понять: обезвредить пыль можно лишь единственным способом — закрыть завод. Шугаев конечно представлял себе, что значит потребность остановки предприятия, продукция которого назначена для ударной стройки…

И последующие дни, о чем бы он ни думал, мысль его возвращалась к тому, что случилось. Подумает о предстоящем отпуске на Волге — и тотчас вспомнит сухой, раздражающий запах цемента. Встретит на улице бодрого, цветущего здоровьем человека — и в памяти встают седые от пыли фигуры и воспаленно-красные глаза рабочих. Смотрел вчера, как жена примеряла новое платье, но видел не платье, а легкое силикозника, которое им демонстрировали на семинаре: губчатый цементный сухарь вместо легкого. Мысль о заболевших и сознание собственной вины мучили его до тех пор, пока он не решился действовать. Конечно, было бы неплохо заручиться предварительной поддержкой главврача, но Шугаев, хорошо зная Готлиба, особенно на него не рассчитывал. Все же он зашел к нему и сказал, что долг врача — настаивать и добиваться закрытия цементного завода.

Готлиб, облачаясь у дверей кабинета в белый халат, слушал его с тем внимательным и вместе флегматичным выражением, которое почти никогда не сходило с его усталого лица.

— Ну уж вы ска-ажете… заво-од закрыть, — сказал он благодушно, с растяжкой, как говорил всегда, находясь в хорошем настроении.

Сказал и побрел к столу, узкие плечи при этом покачивались, руки плетями висели вдоль длинного, сутулого тела.

— Помнится, трест собирался там реконструкцию делать…

— Все это одни разговоры, Вениамин Владимирович, — не без досады сказал Шугаев. — Они ведутся уже много лет.

— А вот и надо поторопить, — усаживаясь в кресло, сказал главврач.

Шугаев прислонился к подоконнику и, сунув руки в карманы пиджака, посмотрел на него грустным, укоризненным взглядом.

— Да поймите: поздно уже говорить о реконструкции. Поздно! На заводе силикоз, и пока мы разговоры говорим, могут заболеть другие. Мы с вами в ответе за этих людей и должны закрыть завод немедля. На слом ли, на реконструкцию — теперь уже не имеет значения.

Готлиб слушал Шугаева с тем преувеличенным вниманием, за которым удобно скрывать замешательство.

— М-да, возможно, здесь и в самом деле крайние меры нужны, — проговорил он в задумчивости, перестав вдруг растягивать слова и глядя мимо Шугаева. — Только вряд ли мы чего добьемся… Завод не первый год в таком состоянии. А мы все это время молчали. Вернее, не ставили вопрос ребром… Может быть, тут и моя вина. — Главврач смущенно, но с достоинством кашлянул. — Да, по правде говоря, самому все и охватить невозможно… Но, как бы там ни было, мы молчали. А теперь попробуй опечатай… Цемент ведь идет на строительство большой химии… — Он перевел обеспокоенные глаза на крышку стола и, постучав по ней пальцами, отвалился на спинку кресла. — Вы Гребенщикова знаете?

— Управляющего? Видел его как-то в исполкоме…

— Человек он авторитетный, крутой. Только заикнись ему о закрытии… Он такой скандал закатит…

— На нашей стороне закон!

— Это-то все верно… Только ему строить надо, а без цемента не построишь. — Лицо главврача на мгновение оживилось. — Вот ежели припугнуть его… — Он опять заговорил врастяжку, скрывая в полуприкрытых веками глазах хитроватую усмешку. — Построже предписание направить. Штрафануть кой-кого. — И, заметив гримасу несогласия у Шугаева, благодушно протянул: — Ничего-о, попугаешь, пошумишь, глядишь, они и с реконструкцией поторопятся. — И, облегченно улыбнувшись, прибавил: — И общественность. К ней бы не худо воззвать. Партком, профсоюз — тоже сила…

Шугаев попытался еще и еще убедить главврача в необходимости крайней меры, но доводы его разбивались о невозмутимость Готлиба, как снежки о каменную стену. Нет, Готлиб не запрещал действовать самостоятельно, но и согласия своего на закрытие цементного не дал. Он вообще не приказывал, не запрещал, но ухитрялся так направить работу сослуживцев, чтобы обеспечить себе покой, не тот покой начальника, за которого лямку тянут подчиненные, а покой как стиль работы — без шума и эксцессов. Но осуждать его Шугаев не решался…