Николай Фомичев - Неожиданные люди

— Сергей Семеныч, кто сорвал доставку конденсатора? Разве нельзя было перегрузить его на другую машину? Ты в курсе дела?

— Да, Пал Палыч, — спокойным дикторским баском ответил главный диспетчер. — Во вторую смену за диспетчерским пультом дежурил Колосов. Он немедленно связался с базой механизации и приказал направить кран к месту поломки. Но кран прибыл только через пять часов…

— Что же это у тебя за бедлам в хозяйстве, Григорьев?! — гневно спросил Гребенщиков директора базы.

— Может, у кого-то и бедлам, только не на базе механизации, — обиженно загудел Григорьев, намекая, что именно его хозяйство три года удерживает Красное знамя. — Вы же прекрасно знаете, Пал Палыч, что у меня ни одного свободного крана нет. Все на объектах и работают в три смены. А вы попробуйте отобрать автокран у работающей бригады. Дело чуть до драки не доходит…

— Плохому танцору всегда что-то мешает, — съязвил Гребенщиков.

— Это верно, — неожиданно согласился Григорьев. — Если бы эти деятели из Механомонтажа и автобазы пошурупили головой, они бы взяли первый попавшийся МАЗ и притащили сломанную машину с конденсатором на буксире!

— Ну вот что! Хватит перепихаловкой заниматься! Диспетчера базы… Кто дежурил во вторую смену?

— Колосов, — подсказал главный диспетчер.

— Диспетчера Колосова наказать. Рублем. Отнести за его счет все восемь часов простоя!.. Сапронов, суток вам хватит, чтобы войти в график?

— Хватит, Пал Палыч, — поспешно откликнулся начальник Механомонтажа.

— Завтра мне доложишь… Отделстрой, вам слово.

В репродукторе что-то пискнуло, и вслед за тем послышался тяжелый вздох главного инженера Отделстроя:

— Недельное задание по РК выполнено, Пал Палыч, да нынче, с утра, бригада штукатуров на простое…

— Как на простое?!

— Раствор не везут.

— Растворный узел стоит без цемента, — раздался басок главного диспетчера.

— Что там, у вас, на цементном, снова авария?! — уже не в силах сдерживать раздражение, спросил управляющий.

— Хуже, Пал Палыч, — поспешно включился главный инженер комбината стройматериалов. — В субботу вечером цементный опечатали. Санэпидстанция…

Гребенщиков едва не завернул матом с досады и тяжело засопел, вспоминая разговор с Шугаевым. Предписанию его Павел Павлович не придал серьезного значения, и вдруг — на́ тебе!.. Тут крутишься как белка в колесе, недосыпаешь, даже в выходные дни не отдохнешь толком, треплешь нервы из-за каждого часа простоя, потому что понимаешь: каучук, который будет выпускать комбинат, нужен стране, как воздух человеку, и вдруг приходит какой-то чиновник и вешает пломбы на завод!..

— Ладно, — хмуро бросил он в микрофон, — с санэпидстанцией я сам разберусь. А пока распорядись готовить раствор на фондовом цементе.

Встревоженный и раздраженный, он кое-как докончил оперативку и, вызвав секретаршу, велел соединить его с санэпидстанцией.

В этот день Шугаев тоже проводил планерку. С потоком свежих овощей и фруктов, наводнивших город, участились случаи дизентерии, и нужно было размещать куда-то больных, а мест в изоляторе не хватало; в отделе «Соки-воды» гастронома устроили распивочную; в горячих цехах машиностроительного завода, спасаясь от жары, настежь открывали окна и двери, и сквозняки приводили к массовым простудным заболеваниям; строители комбината и их заказчики, поджимаемые сроками планов, пытались обходным маневром сдать-принять цехи и жилые дома со всякого рода недоделками и браком: от санитарных узлов и душевых до очистных сооружений — эти и многие другие подобные вопросы надлежало решать, и Шугаев решал их, как мог. Вдруг зазвонил телефон, Шугаев вздрогнул. Аппарат звонил длинными очередями, так звонят с междугородной. Он поднял трубку.

— Але-е! Это санэпидстанция?.. С вами будут говорить. — Голос был женский и, кажется, даже знакомый.

— Это главный врач? — тотчас зарокотала трубка начальственным баритоном, и сердце Шугаева екнуло.

— Главврач в отпуске. Шугаев вас слушает.

— Ага, это вы?.. Тем лучше. Здравствуйте. Гребенщиков говорит, — проворчал управляющий. — Кому-то из ваших людей взбрело вдруг в голову опечатать цементный завод! Вы в курсе?

— Завод опечатал я, — сказал Шугаев. — Ведь вы не выполнили предписания…

— Вы что, хотите сорвать строительство комбината?! — Голос давил на барабанную перепонку, и Шугаев отвел телефонную трубку подальше от уха. — Если вы немедленно не снимете пломбы, пеняйте на себя!

Четкие, продуманные возражения, которые Шугаев хотел высказать Гребенщикову, вдруг застряли в его горле — грубость всегда действовала на него угнетающе, — но в следующий момент он овладел собой.

— Видите ли, — начал он сдержанным тоном, — могу только посочувствовать, но снять пломбы я не вправе…

— Послушайте, — перебил его Гребенщиков, — вы член партии?

— Да…

— Вот и хорошо, — вдруг успокоенно проговорил Гребенщиков, но в этой успокоенности ничего хорошего для себя Шугаев не почувствовал, — Будьте здоровы!

«Ну, вот и началось», — вздохнул Шугаев. Его рука, лежащая на аппарате, подрагивала. Пока он говорил по телефону, он не видел своих притихших сотрудниц. Помедлив, он поднял глаза и встретился с десятком пар женских глаз, смотревших на него с тревогой, участием, надеждой, а кое-кто и с дружеской усмешкой. Небольшой коллектив санэпидстанции — по преимуществу здесь работали женщины — жил на редкость дружно, одной семьей, и в этой семье любили Шугаева, но в успех того, что он затеял, никто не верил. «Плетью обуха не перешибешь», — отговаривали его сотрудницы, узнав, что он собрался закрыть завод. «Да и стоит ли на рожон лезть, Дмитрий Яковлевич? У вас ведь семья». Но Шугаев всякий раз отшучивался, думая про себя, что и в одиночку можно сделать кое-что, если дело, за которое берешься, считать делом своей жизни.

— Ну, что притихли? — Шугаев улыбнулся. — Мы ведь не на поминках. Звонил Гребенщиков… Ничего, я думаю, все обойдется. Продолжим?

Когда, закончив совещание, он отпустил коллег, врач-пищевик Тая Чалова, за свою настырность прозванная в пищеторге Банным листом, проходя мимо стола Шугаева, спросила.

— Кажется, вы все еще надеетесь одолеть Гребенщикова?

Шугаев усмехнулся:

— Грешен, Таисия Степановна, надеюсь…

— Ну-ну. — Она посмотрела на него, как смотрят на изобретателей вечного двигателя, и пошла к дверям, резво стуча каблучками…

Ответить Чаловой «надеюсь», внушить себе, что он готов к каким-то исключительным, действенным поступкам, было просто, но искать путей, ведущих к верному успеху, и чувствовать себя беспомощным перед слепыми силами обстоятельств — это было мучительно…