Николай Шмелев - В бой на штурмовиках

Штурмовики выходят из пикирования, проносятся мимо заснеженных виноградников, набирают высоту, разворачиваются и — снова идут в атаку. Второй заход.

На третьем заходе резкий удар потряс машину Озерова. И сразу кто-то из ведомых передал ему по радио:

— Товарищ командир, вы горите!

Воздушный стрелок Дима Высоцкий подтвердил, что самолет действительно горит.

За войну Евгений был сбит девять раз, но ни разу не прыгал с парашютом, горел в воздухе и всегда вел борьбу с огнем, применяя испытанный способ — пикирование, когда на максимальной скорости встречный поток воздуха сбивает пламя. Так он поступил и теперь.

Передав управление группой своему заместителю Николаю Сербиненко, он направил самолет в пикирование. Но на этот раз ничто не помогло. Воздушный стрелок по СПУ доложил:

— Товарищ командир, горим!

Значит, зенитный снаряд разорвался внутри масляного радиатора, загорелось масло, оттого и дым черным шлейфом потянулся за самолетом. А над масляным радиатором находятся бензобаки. Если огонь дойдет до них — взрыв неизбежен. Оставалось одно — немедленно посадить штурмовик на фюзеляж.

Самолет почти коснулся земли, и вдруг Евгений увидел метрах в семидесяти железнодорожную насыпь. Уклониться от нее было уже невозможно. В результате сильнейшего удара летчик потерял сознание. Хвостовое оперение самолета встало почти вертикально. Но к счастью, машина не перевернулась.

Когда Озеров очнулся, то увидел у борта кабины двух бойцов. Один из них тряс его за плечо и торопил:

— Товарищ летчик, вылазь, бежим!

Куда бежать? Почему? Евгений ничего не мог понять.

— Бежим к своим, товарищ летчик! — настойчиво повторял боец. — Вон там, в овраге, немцы, а наши траншеи в другой стороне.

Сообразив, наконец, что он в опасности, Озеров выбрался из кабины, за ним спрыгнул на землю Высоцкий, и они побежали следом за бойцами.

Гитлеровцы тут же открыли по ним минометный и пулеметный огонь. Пришлось залечь и плотно прижаться к земле.

Помощь пришла неожиданно. Штурмовики, во главе которых был Николай Сербиненко, и истребители видели, что происходит внизу. Они поняли, что их товарищи находятся под сильным обстрелом. По радио Сербиненко дал команду:

— Всем на выручку командира!

Отыскав вражеские минометные батареи и пулеметные точки, штурмовики накрыли их пулеметным и пушечным огнем. Самолеты с грозным ревом проносились над траншеями, не давая гитлеровцам поднять головы.

Огонь стих. Озеров поднялся и побежал вдоль железнодорожной насыпи. Все четверо быстро добрались до своих траншей.

— Ну, ребята, спасибо вам! — Озеров обнял спасших его бойцов и стрелка. — Если б не вы — сгорели бы мы оба.

Над ними все еще кружили самолеты. Боевые друзья не хотели возвращаться домой. Евгений махал им руками, давая понять, что они с воздушным стрелком в безопасности и благодарят за помощь.

Кажется, они поняли. Николай Сербиненко собрал группу. Самолеты четким строем прошли низко над землей и скрылись за горизонтом.

Озеров со стрелком вышли на шоссе. Обочины дороги были забиты обгорелыми машинами, танками, перевернутыми орудиями. «Видно, бой здесь был жаркий, — подумал Озеров. — А может, это следы нашей работы? Ведь мы пару дней назад в этом районе нанесли пять ударов всем полком».

Вскоре их нагнала грузовая машина. Из кабины высунулся майор-артиллерист, спросил:

— Товарищи летчики, это не вы горели?

— Да, мы, — ответил Евгений.

— Садитесь, подвезем, — сказал майор.

Через час они благополучно добрались да своего аэродрома.

Вечером, собрав боевых друзей, Озеров сделал разбор этого вылета. За проявленную боевую сплоченность, дружбу и взаимную выручку Озеров всему личному составу объявил благодарность.

Февраль — месяц метелей. А здесь, в придунайских перелесках, не метет колючая поземка, в заснеженных долинах не образуются заструги и наметы на дорогах, возле хуторов и деревень. Чаще начало появляться солнце, с каждым днем светит сильнее. Зима здесь необычная, мягкая. Идет мокрый снег. Трудно бороться с ним. Аэродромщики целые ночи напролет расчищают взлетную полосу, самолетные стоянки и подъездные пути. Все это делается во имя одного: самолеты должны летать. Обязательно должны. Этого требует обстановка, дела на фронте.

Позади тот день, когда летчики совершили последний боевой вылет на Будапешт. Вернее, на Буду, так как левобережная часть города — Пешт — была освобождена от фашистов намного раньше. Теперь остатки гарнизона сдались и в Буде.

В самом Будапеште наступило затишье. Зато в другом районе — возле города Секешфехервар, между озерами Балатон и Веленце, — бои разгорелись с новой силой. Враг, озлобленный разгромом будапештской группировки, решил взять реванш. Он выдвинул навстречу наступающим советским воинам несколько танковых и пехотных дивизий. На одном участке фашистам удалось прорвать наши боевые порядки, выйти к Дунаю. Для наземных войск сложилась критическая обстановка.

В воздухе наши дела также осложнились. Фашисты бросили в бой десятки истребителей, бомбардировщиков. Летать становилось с каждым днем труднее: «мессершмитты» группами нападали на штурмовиков, затрудняя боевую работу. В воздушных боях были сбиты летчики Попов, Пункевич, Петраков. Несли потери и истребители, прикрывавшие «илы».

Однажды в штурмовой авиаполк прибыли гости — летчики-истребители.

— Давно пора! — радуясь, сказал Озерову Сербиненко. — А то в воздухе вместе, а на земле никак не встретимся. Молодец парторг, договорился. Командиру-то, видать, недосуг.

— Обстановка… Некогда, — ответил Евгений, но его друг махнул рукой и увлек Озерова за собой в штаб.

Летчики штурмовики и истребители заняли три проходных комнаты. Гостей-истребителей рассадили, как и полагается, в передней комнате. Старшим у них был майор Николай Краснов, Герой Советского Союза, имевший на своем счету 39 сбитых вражеских самолетов. Сын гороховецкого котельщика, рослый, уверенный, он по земле ходил хозяином, хозяином был и в небе.

Как всегда спокойный, с голосом чуть хрипловатым, Краснов обратился к собравшимся:

— Пришли к вам посоветоваться как друзья, как коммунисты. Плохо мы стали воевать, нам это не нравится. Вам — тоже. Три машины потеряли. Конечно, это боевые потери, только их можно было бы избежать.

Ваша потеря — это наша потеря. Вот об этом давайте и поговорим. Поговорим по-партийному, не беда, если кому-то нервы пощекочем. Как нам дальше взаимодействовать?

Краснов говорил минуты три-четыре. Длинных речей он не любил. Закончив, ладонью поправил сбившуюся на глаза прядь каштановых волос, глянул на своих летчиков, словно спрашивая их, так ли высказался.