Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Ты, Гога, все такой же, не унываешь. Вот встретился с тобой, с другими товарищами, сразу лучше себя почувствовал.

— Все рады, товарищ капитан, что вы вернулись! Давно вас ждали!

— На добром слове спасибо тебе, дружище. А яблоки съешь сам, у меня есть свои, дорогой купил.

Вечером, когда закончились первые хлопоты Вологдина, к нему зашел командир эскадрильи. Разговаривали о событиях прошедших месяцев и, хотя понимали все с полуслова, никак не могли наговориться. Михаил рассказал о ранении, о госпитале, о заботливом профессоре-хирурге, о встречах с тещей и о том, как живут и трудятся в далеком тылу люди.

— Да что это все я да я… Ты рассказывай. Как воюем? Все ли живы? — попросил наконец Вологдин.

— Эскадрилья воюет хорошо. Летаем. Бомбим. Стреляем. Все как надо на войне. Были и потери. Пришли новые люди. С ними познакомишься.

— Новый орден у тебя, за что? Я такого еще не видывал!

— Нахимова второй степени.

— Узнал адмирала по профилю, а ордена в натуре не видел. За что такие дают? — спросил Вологдин.

— Мне за организацию взаимодействия авиации с торпедными катерами дали. Вместе конвой атаковывали, мы — с воздуха, морская кавалерия — с воды. Действовали успешно. Но мне не повезло: подбили. Воздушного стрелка тяжело ранило, сейчас со мной твой Долгов летает. На воду самолет с трудом посадил. Часа полтора болтались, пока катерники не подобрали. — Гусев потер руками глаза и добавил: — Вот что, Михаил батькович, идем-ка спать!

Придя к себе, майор погасил свет и лег, но вопреки усталости сон не шел. Как же помочь своему заму?

План был ясен: сначала полеты на У-2, освоит этажерку — на полковой учебный «ил» пересядет. Но майору доселе не приходилось вывозить пилота, у которого одна нога короче другой. «Не только с полетов надо начинать, — решил он, — но и с удлинения педалей для управления. Надо потолковать об этом с техниками».

…На высоте тысяча метров командир эскадрильи передал управление самолетом Вологдину. Михаил взялся за ручку, и его охватило знакомое волнение, как много лет назад, когда он первый раз курсантом поднялся в небо. Пока он вел машину по прямой, все шло хорошо. По когда потребовалось повернуть, Вологдин слишком резко дал рули, и шарик «Пионера» ушел вправо. Гусеву пришлось вмешаться.

— Говори, командир, — тихо, так, что его слова трудно было расслышать, спросил Вологдин, когда У-2 сел, — не гожусь?

— Все надо начинать сначала. Придется попотеть.

— Спасибо!

Летали, как только комэск выкраивал время. Трудно было удерживать направление при взлете и посадке самолета. Несколько дней только тем и занимались: взлет-посадка, взлет-посадка… Еще сложнее оказалось летать на учебном штурмовике. И все же, возвращаясь из полета, Михаил чаще слышал долгожданное: «Замечаний нет!» Как угадал комэск его психологический взлет, он не знал, но именно эти дни вернули ему уверенность в себе. И вот после очередного полета услышал наконец: «Теперь можно в самостоятельный. Как на заре авиации говорили — мягкой посадки».

На фронте воюют и учатся, учатся и в бою, и на полигонных мишенях. На отлично Вологдин отстрелял по макету автомашины, точно в цель положил бомбы. Командование доверило Михаилу самолет. Свои силы он знал, но где гарантия, что не подведут ноги, что летчик сумеет при необходимости быстро уклониться от зенитного огня?

А кто согласится воевать на одной машине с хромым летчиком? Этот вопрос комэск не мог выносить на обсуждение личного состава эскадрильи и приказывать кому-то лететь с Вологдиным не хотел. К тому же воздушных стрелков в эскадрилье не хватало.

Михаил и вставал, и ложился спать с мыслью о стрелке. Где его возьмешь? Его Долгов с командиром летает, и даже не в этом дело: летает со здоровым человеком.

Вдруг он нашел выход, ему показалось, что нашел: «Раньше «илы» были одноместными. Должны же где-нибудь они сохраниться. Я бы на таком, пусть старом, воевать стал».

Командир эскадрильи написал рапорт старшему начальнику с просьбой поставить перед руководящим инженерно-техническим составом авиации ВМФ вопрос о розыске в запасных полках и летных училищах для капитана Вологдина одноместного «ила» первых выпусков. Майор полагал, что, пока ходит бумага и найдут самолет, пока восстановят его, пройдет время, сама жизнь поможет решить этот вопрос, может, и война кончится. Не зря говорят: «Перемелется — мука будет».

Да недолго и недалеко ходил рапорт майора Гусева. Уже на другой день на бумагу ответили из штаба авиации флота. Вологдин сидел как раз у комэска, когда раздался этот звонок. Гусев попросил было перезвонить позже, но, поняв, что капитан догадался, что речь о нем, отдал ему телефонную трубку. Командование возражало против использования в боях устаревшего, не защищенного с задней полусферы самолета.

— Выходит, зря надеялся, — уныло сказал Михаил. — Куда ни кинь — всюду клин…

Майор дипломатично молчал. Бывают минуты, когда мало командирской власти. Оба сидели в грустном раздумье. В дверь постучали. Вошел сержант Долгов, воздушный стрелок, в прошлом вологдинский, теперь командирский. Говорить он начал необычно, не по-военному:

— Мы с ребятами-комсомольцами посоветовались и решили…

— Кто мы? Какие ребята? — сердито перебил Долгова майор.

— Мы — это воздушные стрелки и вооруженцы эскадрильские. А о чем посоветовались и что предлагаем, разрешите, товарищ командир, доложить подробнее.

— Докладывайте! Садитесь! — показал майор на свободную табуретку.

— Наш вооруженец Саша Тронин давно готовится на воздушного стрелка. Технику отлично знает. По мишеням из пулемета бьет — любой снайпер может позавидовать.

— Видел на стрельбище, стреляет здорово, — согласился комэск.

— Раз вы его, товарищ командир, хвалите, вот на свой самолет и возьмите, а я вернусь к законному своему пилоту капитану Вологдину!

— Ишь законник нашелся, — улыбнулся комэск.

Вологдин подошел к сержанту и порывисто обнял его.

— Значит, получается, все без меня решили, — сказал Гусев. — Как будто меня здесь вовсе нет.

В голосе майора прозвучала не обида, а радость и гордость за боевых друзей.

Непросто учиться молодой, красивой женщине в группе, где двадцать два холостяка и она одна-одинешенька, да еще замужняя. Катя поняла это с первых дней занятий на курсах стрелков-радистов, работавших при авиационном училище. Она угадывала снисходительное отношение к себе даже преподавателей и инструкторов, но никто из них не говорил комплиментов, не пытался ухаживать. Другое дело — курсанты, тут не было отбоя от поклонников. Ухажеров она мысленно разделила на три категории. Первая — те, кто отчаянно флиртовал, намекал на то, что война все спишет. Таким Вологдина давала резкий, решительный отпор. Другие — их было большинство — рыцарски заботились о ней, наивно предлагали помощь, когда это было нужно и не нужно. Один успевал почистить за нее оружие, другой протягивал листочки с решением задачи… Те, кто входил в третью категорию — их она уважала больше, — внешне не обращали на нее внимания, не предлагали своих услуг, не заговаривали первыми. Но если один из донжуанов оказывался особенно назойливым, два — три человека из третьей уходили с ним поговорить куда-то к дальнему забору. О чем шел разговор, Катя не знала, видимо о том, что надо беречь чужую любовь и счастье. Отношение к ней резко изменилось после одной вечерней беседы.