Александр Архипов - Гамарджоба, панове!

— Кот, с этим, что? — спросил Михай.

— Этого бы срочно в штаб нужно. И телефон его спецам отдать, чтобы по горячему наковыряли что-нибудь.

— Я могу этого фашиста доставить. Мы с братом местные… дорогу короткую знаю, быстро обернусь, — предложил Киря-старший, забрасывая автомат за спину.

— Добро, пакуйте. По готовности, выдвигайся, — минуту подумав, сказал Кот, — Михай, давай на позицию. Маскируйтесь конкретно! Я вызываю «Гром».

Киря вытащил из рюкзака небольшую бухту капронового шнура, отмерял метра три и отрезал. Потом, перехватив у Михая руки Студента, ловко и надёжно связал их сзади. «У такого не сбежит», — подумал Кот.

— Я во ФСИНе служил, прапорщиком в СОБРе. Сбежавших ловили, бунтарей усмиряли, — мрачным голосом объяснил на всякий случай Киря, дохнув вчерашним перегаром.

— Давай, прапор. Удачи, — махнул рукой Кот и пошёл в сторону лесопосадки, куда уже перетаскивали железо крупнокалиберного пулемёта.

Поднявшись на небольшой пригорок и присев за куст шиповника, Кот набрал номер телефона Михая и сказал одно слово:

— Аквидук.

Потом набрал номер телефона командира батареи гаубиц и тоже произнёс:

— Аквидук.

Всё это означало, что связь между тремя адресами будет осуществляться через радиостанции комплекса «Аквидук». Этот комплекс портативных радиостанций обеспечивает помехозащищённую и разведзащищённую связь в УКВ диапазоне.

— Гром, я Кот. Прошу на связь.

— Здесь Гром.

— Сегодня будем работать. Достал, что нужно?

— Есть кое-что, но мало. Достали противотанковых-кумулятивных — 4 выстрела и бронебойных-кумулятивных — 2. Больше не было. Зато осколочно-фугасных аж два ящика. Пали, не хочу. Так, что всё зависит от Михая.

— Я понял. Михай постарается. А где бронебойные раздобыл?

— Что купил, что поменял… будешь должен, Кот!

— Сочтёмся. Открыл тут частную лавочку! Время «подлёта» один час. До связи.

— Давай.

Группу Кота сформировали три месяца назад. Основной «костяк» мобильного подразделения состоял из бывших сотрудников ОМОНа и СОБРа украинской милиции, перешедших на сторону Народного ополчения ДНР. Подчинялась группа непосредственно оперативному отделу штаба народной армии. Неместными в группе были только двое. Командир группы Кот и его заместитель Михай. Два молодых, явно военных парня, «прикомандированных» из совсем другой армии и назначенных старшими. Или нет? Приехавших в отпуск к родственникам…

Остро отточенным ножом Виры я обрезал практически до черепа его длинные волосы вокруг раны на голове. Для дезинфекции пошёл дефицитный дагестанский коньяк из фляги самого раненого. Во время перевязки Вира сидел смирно и только повторял одну и ту же фразу:

— Твою ж мать… твою ж мать… твою ж мать…

В этих трёх словах было всё! И непонимание создавшейся ситуации, и скорбь о погибших ребятах, и злость на сволочей-нациков, и жалость к испорченной шевелюре, дырке в башке, и коньяку, пролитому не по назначению. После перевязки решили начать откапывать тела погибших ребят. Лопат не было. Я копал найденной крышкой от ящика с гранатами к АГС, а Вира куском ДСП, служившей полом в окопе. Осторожно потащили на себя торчащую из земли ногу в старом берце. Тело сначала шло тяжело, но потом что-то хрустнуло и мы с Вирой по инерции откинулись назад, не выпуская ноги бойца. Из земли резко «вышла» нижняя половина туловища с разматывающимися из-под куртки кишками, с налипшим на них красным от крови чернозёмом. Вторая нога была только по колено, нижнюю часть ещё предстояло искать. Вира резко отвернулся, его широкие плечи вздрагивали от внутренних спазмов. Внутри что-то клокотало, сжималось и с глухим рыком выходило наружу. Разобрать можно было только одно:

— Твою ж мать…. Твою ж мать…

Как ни странно, увиденное я перенёс не то, чтобы без содрогания… Наверное, всё же «афганская память» об увиденных собственными глазами смертях, ранах и увечьях не дали мозгам «потечь». Подошли ребята с блокпоста, поднесли ДШК и боезапас к нему. Вира умылся и хлебнул из фляги янтарной жидкости. Полегчало. Приняли решение замаскировать пулемётное «гнездо» между кустов шиповника, подальше от минного поля, которое могло сдетонировать во время артобстрела, и старых, уже пристрелянных позиций дозора. Метрах в пятидесяти от наших работ взорвалась мина-одиночка восемьдесят второго калибра.

— Проверяются, — сказал Вира, — наверное, суету нашу заметили.

Тем временем я с парнями, пришедшими на помощь, расковыряли позиции дозора после почти прямого попадания двух мин. Происходило это примерно так:

— Парни, а не помните у кого часы «Касио» были? Тут левая рука с часами…

— Вправо неси. У Кольки такие были, жена на сорок лет…

— А ничего, если я тут это… прикопаю? В руки брать страшно…

— Прикопай. И хорош ныть, всем тошно.

— Мужики, а можно я нож Турка себе заберу? Турка нет, а нож ещё поработает!

— Слышь, Нос. Что нашли, собрали. Главное разобрались, где есть кто. Дальше, что?

— В брезент каждого отдельно заверните. Вира сказал, на завтра машину вызвал. Вывезем. Может АГС собрать можно?

— Шутишь? Кабздец АГСу.

Прибежал Кот, коротко, по моей просьбе, наговорил на диктофон о произошедшем на блокпосту. Посмотрел на завёрнутые в брезент фрагменты тел, молча кивнул и пошёл к зарывающимся в землю пулемётчикам ДШК. Я отпросился у Виры и побежал по оврагу в сторону блокпоста. Именно там, по моему мнению, должны были развернуться самые важные события. И прибежал то вовремя. Обед был в самом разгаре.

— Жируете! — констатирую факт, но без тени зависти. Кирпич, с закрытыми от удовольствия глазами нюхал миску с янтарной от жира ухой с большим куском толстолобика.

Недалеко от позиций проходил зарыбленный оросительный канал. И, взявший на себя обязанности кашевара, Петрович, каждую ночь ставил сети и довольно удачно. Иногда удавалось путём натурального обмена выменять свежую рыбу на другие продукты у соседей. Так, что такой приварок был для ополченцев очень даже кстати. Я достал из рюкзака свою «ещё пахнущую мамкиными щами» миску и, заискивающе улыбаясь, подошёл к «начальнику» обеда Петровичу. Мне достался хвост. Если кто не знает, самая жирная часть толстолобика.

— Нос! Мы здесь, — гнусавым тенором пропищал Пуля, махая над головой куском хлеба.

Я, лавируя между обедающими бойцами, пробрался к своим и понял, — есть нечем. Нет главного инструмента — ложки! Ну, то есть совсем про неё забыл. В Москве. Присел за перевёрнутый вверх дном деревянный ящик и замер, задумавшись.

— Ложку забыл? — не отрываясь от ухи, спросил экстрасенс-Кирпич.

— Как бы да… — кто-то ответил у меня изнутри голодным голосом.