Александр Архипов - Гамарджоба, панове!

— Досталось тебе от сучьих бандер! Это ж надо… в Красное Знамя стрелять! Но мы прорвались. Благодаря тебе прорвались. Спасибо, дядь Вов! Дядь Вов, я его в музей отдам. Ведь будет же у нас свой музей после войны? А? Как думаешь?

— Сто пудово будет, Юрка! — ответил я.

Возле нас уже начали собираться «ходячие» и с ближних коек тянули шеи «не ходячие».

— Так! Что там у нас? — гневно спросила рыжая медсестра, нервно перебирая, и правда, небритыми ногами.

— Да, так! Ко мне известный писатель в гости пришёл! — с гордостью в голосе ответил Юрка, пряча свой флаг под матрас.

С Дедом встретиться не удалось. В реанимацию не пускали. Со слов хирургической медсестры, операция прошла штатно, пациент в сознании. Состояние — стабильное, средне-тяжёлое. Написал короткую записку: «Привет. Пуля лежит в палате № 8. Кирпича отпустили домой в отпуск на 10 дней. Я на обследовании. Сердце. Но уже не воняю. Обнимаю. Нос». Невольно представил себе лицо медсестры, если она прочитает этот текст. А ведь прочитает!

Через десять минут сестричка повела меня на оглашение вердикта кардиологов. С деланно скучающим видом я прослушал сольное выступление заведующего кардиологическим отделением. Конечно, половины из сказанного я не понял. После оглашения приговора, Михалыч, улыбаясь, тряс руки врачам, собирая листочки с результатами обследования и анализов в отдельную, уже не тоненькую, папочку. Вышли на солнышко. Михалыч щурясь от яркого солнца, спросил:

— Может, пообедаем? Тут Вадик насчёт борща заикался.

При магическом слове «борщ» у меня начинала кружиться голова, как у восьмиклассницы после первого стакана портвейна, а в животе начали толкаться кишки, как у беременного минимум двойней. Таня, Таня, что ты со мной делаешь? Так что «заикание» Вадика было, как нельзя, кстати.

Пока Танюшка натирала пампушки чесночком и резала сало с прослоечкой, мы с Вадиком и Фёдором Михайловичем уединились на скамеечке в палисаднике. Михалыч, вдруг, прекратил улыбаться и со всего маху треснул папкой с моими анализами о стол. Ей Богу, там всё должно было перемешаться!

— Что ж ты, подлец, не предупредил, что ты сердечник, мать твою! — взбеленился Михалыч.

— Да, какой я… с чего ты взял то? — возмутился я.

— С чего взял? Да вот, как-то доктору наук поверил, знаешь ли! Иван Петрович сказал, что у тебя ишемия, что ты в шаге был от инфаркта. В шаге, Вова!

— Ну, знаете… кольнуло пару раз. Подумаешь! А ишемия лечится? — как-то уже обречённо спросил я.

— Разведчик, блин! Снимай камуфляж и чтоб я тебя близко у передовой больше не видел. Твоим командирам всё расскажу, объясню. Если захочешь, заедешь, попрощаешься. Лечиться тебе нужно, Володя. Очень серьёзно лечиться, — постепенно успокаиваясь, закончил Михалыч.

Танюшка позвала к столу. Мужчины пили водку, а мне и Тане налили коньяку. Для расширения больных сосудов.

Перед моим отъездом собрались на базе у комбата Котовского. Я выставлялся по поводу отъезда и награждения. Комбат своё слово сдержал и теперь на левой груди у меня гордо красовался «Георгиевский Крест 4-й степени». Наградили всю нашу разведгруппу:

Дедов Пётр Иванович награждён «Георгиевским крестом 3-й степени».

Кирпич Василий Иванович награждён медалью «За боевые заслуги».

Сотник Юрий Иванович награждён медалью «За боевые заслуги».

Прикалывая к моей груди награду, комбат Котовский негромко, чтобы слышал только я, сказал:

— Честно говоря, писатель, не ожидал и не думал… Рад, что ошибся! Спасибо, что парней спас. Носи с гордостью!

А вот командир разведроты Виталик Кочетков («Морпех»), был другого мнения. Он поднял за меня тост и сказал простыми словами:

— Я верил в тебя, десантура! «Гвардия», она везде «Гвардия»!

Домой не отпускали врачи. Две с половиной недели я провалялся в стационаре под капельницами, подставляя вены и задницу для болючих уколов, пока угроза инфаркта не миновала.

Через месяц, уже в абсолютно мирной Москве, сидя в кожаном кресле своего модного кроссовера, я узнал, что погиб Вася Кирпич. Дед позвонил. Двадцатисемилетний мальчишка, бывший сержант ДПС города Донецка пал смертью храбрых.

С домашней проблемой он разобрался быстро. Его жена, Лизка, устроилась на работу в полевой госпиталь медсестрой. Там хоть что-то платили. Случались и дежурства ночные, а иногда и суточные. А дура-свекровь всё сомневалась и сыну на мозги капала. Село, где жила Васина родня, находилось в так называемой «серой» зоне. На третий день отпуска, рано утром, Вася выбежал в сад с лопатой червей накопать. Обещал с сынишкой поутру на рыбалку сходить. Тут он их и увидел. По соседней улице, пригнувшись, шла диверсионно-разведывательная группа. «Правый сектор», — прочитал Вася на шевроне рукава. Двух разведчиков он положил сразу. Лопатой. Но силы были не равны. Напоролся Васька на гранату. А потом, оставшиеся в живых «нацики» на глазах у матери, пятилетнего сына и соседей разрядили в него, уже в мёртвого, по рожку патронов. Но дальше не пошли. Зассали!

Сколько будет ещё идти эта война? Я не знаю. Но я знаю, когда она закончится. А закончится она, когда Юрка Сотник («Пуля») откроет свой МУЗЕЙ! И в центре этого музея будет гордо стоять наше КРАСНОЕ ЗНАМЯ. Простреленное в семи местах!