Александр Архипов - Гамарджоба, панове!

— Дед, а ну, бросай вилы! — неожиданно тонким голоском крикнул Пуля, выставляя обмотанную мешковиной снайперскую винтовку.

— А по сопатке? — как-то по-домашнему предложил грозным голосом дед, — я вот щаз штаны тебе, стервец, сыму, да крапивой отхожу, шоб знал, как со старшими разговаривать.

— Пуля, заткнись! Дед, мы свои, — попробовал я найти общий язык с уважаемым человеком, забрасывая автомат за спину.

— Ага, много вас тут «своих». Последнюю курицу спёрли, уроды! — почему-то ставя ударение на «у», не унимался дед, — шастают тут, жить людям не дают.

— Ты тут чё, сам? А почему с другими то не ушёл? — сев на краешек скамейки, спросил Пуля, пытаясь смягчить тон деда.

— А куды ж я уйду, вояка ты сопливый? Почитай семьдесят два года на одном месте. Садоводы мы. Бригадиром работал. Старый яблоневый сад видели? Я сажал… Это уже второй. Теперь вот с «петей» в погребе живём. Летом не жарко, зимой не холодно.

— Перебрался бы к родственникам. Наверняка есть к кому, — дальше пытался я разговорить деда.

— Ну, как же… внук у меня есть, Серёга. В Москве… жил. Теперь в Магадане. Не добраться мне туда, — упавшим голосом ответил дед.

— Так ты ему напиши там… позвони. Пусть он за тобой приедет и заберёт, — нашёл «неожиданный» выход Пуля.

— Ага! Щаз! Приедет… заберёт! В тюрьме он сидит, в Магадане то! Вот ты балбес, малой! — осерчал дед на Пулю, заставившего вспомнить то, что вспоминать совсем не хотелось.

Как же я жалел тогда, что диктофон «зарыт» в рюкзаке, тут такой материал… Одна надежда — память.

— А зовут тебя как, дедуль? — пробовал напроситься в родственники Пуля.

— Иван Василичем, как ещё… А ты можешь дедом Ваней, — поглаживая петуха, разрешил дед.

— А меня Юркой зовут, а его Владимиром Григорьевичем. Он писатель из самой Москвы, — представил нас Пуля.

— Исть хотите? — уже миролюбиво спросил дед.

Есть не хотелось, но для поддержания контакта мы с Пулей дружно мотнули головами. Дед встал, воткнул вилы у скамейки и махнул рукой, предлагая идти за ним. Мы зашли во двор полностью разваленного, когда-то добротного дома, и подошли к невысокому холму с дверью. Погреб, понял я. Вниз вели около десяти ступеней. Дед опустил на землю петуха и взял в руки керосиновую лампу, стоящую на полке при входе. Первым запрыгал вниз «петя», за ним дед с еле тлеющей лампой и мы. Только намного позже, вспоминая этот эпизод, я удивлялся, что мы с Пулей даже не вспомнили о собственной безопасности. Так было спокойно и умиротворённо рядом с этим хозяином петуха и сада с червивыми яблоками.

Для погреба помещение было довольно просторным, метров семь-восемь квадратных. Дед подкрутил посильнее фитиль, и мы увидели: стол, стоящий в центре помещения, накрытый красной скатертью, деревянную лежанку с матрасом и огромной подушкой, и крепкий, на толстенных ножках, табурет. В углу тумбочка с чайником, кастрюлями и сковородкой. А по всем стенам были развешены «могучие» полки, со стоящими на них: банками, баночками, коробками, паками, бочонками и другими объёмными, и не очень, ёмкостями. В помещении было сухо и, по-своему, комфортно.

— Ещё мой батя строил, — гордо пробасил хозяин, — вы, сидите, я сейчас.

Потом обернулся и строго сказал:

— За мной не ходить! И не подсматривать, а то голодными выгоню!

Дед вышел, мы сели. Под ногами по-хозяйски суетился напарник деда — последний петух этого хутора. Петруша что-то по-деловому загребал, долбал орлиным клювом по бетонному полу и косил на нас своим рыжим глазом, смешно наклоняя голову. Понятно было, что мы — под присмотром.

— Такой свод и 122-й фугас выдержит, — восхищённо глядя на залитый бетоном потолок, авторитетно сказал Пуля.

— А, как всё здесь по-хозяйски обустроено. Заметил? Молодец, дедок —, подтвердил я.

Неожиданно Пуля взял за край красную скатерть, лежащую на столе, и восторженно произнёс:

— Нос, смотри. Это ж знамя!

Действительно, на столе лежало ярко красное бархатное знамя с жёлтой бахромой по периметру, с золотом вышитым гербом УССР в центре и такими же словами — ПОБЕДИТЕЛЮ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СОРЕВНОВАНИЯ!

— Ты смотри, раритетная вещь! — восхитился я неожиданным дизайном скатерти.

— Вещь! Красотища! — только и смог произнести Пуля.

К нам в погреб неспешно спустился дед, позвякивая баночками и постукивая фаянсом чашек.

— Я ж тут один. Вот и прошёлся по дворам, когда все разъехались. Всё ж добро не увезёшь. Вот и наскрёб. А, что мне одному… Вот лепёшки сам пеку, мука есть. Теперь уж без яиц. Спёрли, суки, мою хохлатку.

Чай с малиновым и смородиновым листом, да с яблочным вареньем, свежие хрустящие лепёшки с тем же вареньем не показались нам лишними после завтрака сух-пайком. Наливая вторую чашку ароматного чая, я решил осторожно начать опрос населения:

— И без яиц ничего так… Вкусные лепёшки у тебя, папаша!

— Так чего уж… почитай восьмой год без бабы. Научился. — Дед Вань, а ты тут чужих не видел? Ну, совсем чужих. Чтоб даже по-русски не говорили? — вдруг, в лоб выпалил Пуля.

— Да, как не видел… Видел! Они ж, черти, у меня курицу то и упёрли! Шо б у них повылазило! — вдруг, встрепенулся Иван Васильич.

— Поляки? — с надеждой спросил Пуля.

— Та можэ и поляки! Чёрные такие! Абреки, короче, совсем сбил с толку нас дед.

— Ну, говорили то, на каком языке?

— Та ясно на каком. На нерусском! — поставил точку в наших сомнениях дед Иван.

— Ага! А пошли они куда? Может, видел? — не унимался Пуля.

— Та никуда они не пошли! Они вон на водонапорной башне сидят. Схрон у них там, хай им грэць!

Мы с Пулей переглянулись и довольные собой, дедом и вторым завтраком решили собираться к своим. На прощанье Пуля, неожиданно прижав руки к груди, жалобным голосом обратился к старику:

— Дедушка Ваня, родненький! Подари мне этот флаг!

Христом Богом тебя про…

— Хрен! — жёстко и коротко ответил дед. И, для порядка и убедительности, скрутил дулю из своих негнущихся, рыжих от табака, пальцев, сунув Пуле под нос.

— Гранату дам! — шмыгнув носом, серьёзно пообещал Пуля.

— Две! — начал торг дедушка Ваня.

— Одну и зажигалку! — прибавил Пуля, — газовую!

— Забирай! — сдался дед, прикинув, что газовая зажигалка тоже не помешает.

На прощанье дед Иван завернул нам прямо в знамя на дорожку пару своих лепёх и банку яблочного повидла. Прощались тепло. Мы не обещали вернуться с победой, но очень хотелось верить, что наш дед доживёт до логического завершения и дождётся своего непутёвого украинского внука из российского Магадана. По пути к своим, я спросил у Пули:

— Юр, а флаг то тебе зачем?

— Не знаю, дядь Вов. Красивый! Пригодится! — ответил мне, улыбаясь Юрка Сотник, даже не подозревая, как он был тогда прав.