Александр Письменный - Фарт

Лодку немилосердно бросало то вверх, то вниз, с перебоями стучали двигатели. Федор услышал скрип задраек — боцман открывал носовой люк; пахнуло свежим воздухом, утренней прохладой, а ветра слышно не было. Бухвостов понял, что шквал миновал, лодку бросает на мертвой зыби.

Возле него стоял теперь новый часовой, а Иван Сударышин храпел на подвесной койке.

В то же время, что и Бухвостов, на раскладной койке в кают-компании проснулся штабс-капитан Чупров.

Спал он плохо, часто просыпался, видел тревожные сны. Он встал, оделся и вышел на верхнюю палубу.

Солнце еще не взошло и било из-под темного горизонта серовато-оранжевыми широколопастными лучами. Ветер упал, но море было темное, неспокойное, злые волны катились по нему. Они разбивались о нос заградителя, окатывали палубу, рубку, надстройку на корме, и лодка поднималась, шумя обнаженными винтами. Затем набегала новая волна, и лодка с недовольным ропотом снова лезла вверх.

Чупров постоял немного на верхней палубе, спустился вниз и прошел в отсек, где содержался под стражей минер Бухвостов.

Федор лежал с закрытыми глазами. Он почувствовал, что кто-то остановился возле него, и поднял веки. Несколько мгновений они смотрели друг на друга — минер и штабс-капитан.

— Ночь прошла, а мы все еще живы, братец, — заговорил Чупров.

Бухвостов усмехнулся, не поднимая головы.

— Вы говорите, ваше благородие, будто сомневаетесь, что я как раз тот человек, который должен был погубить лодку.

Чупров ответил не сразу. Он внимательно поглядел в глаза Бухвостову и сказал в раздумье:

— Да, сомневаюсь.

— Так что же меня держат под стражей, как арестанта? Ваше благородие, объясните командиру, это ошибка, это Двибус нарочно меня подвел. Ваше благородие, поверьте мне… Чистую правду говорю…

— Ну-ка расскажи еще раз, как все было.

Волнуясь, сбиваясь, Бухвостов повторил рассказ о встрече с Мюнгом.

— А в деревне у тебя остался кто-нибудь? — спросил Чупров.

— Никого не осталось. Отец ушел на шахты, на другой год все к нему перебрались.

— А родился где?

— Орловские мы. Но я уж деревню почти и не помню.

— А мне вот иногда снится деревня, — сказал Чупров. — Может, потому, что родня у меня там, или потому, что на побывку приезжал… Да, паршивая, брат, приключилась история. Ну, а почему в радиограмме указываются твои приметы?

— Откуда мне знать? — угрюмо ответил Бухвостов.

Ему вдруг показалось, что штабс-капитан больше не сомневается в его виновности. «Одно к одному, — подумал он. — Уж раз штабс-капитан на меня имеет подозрения, другого нечего ждать. Пускай пеняют на себя». Ему было так горько, что не хотелось ни защищаться, ни оправдываться.

А Чупров верил, всем своим сердцем верил, что Бухвостов говорит правду. Но кто же тогда злоумышленник? И, вопреки голосу сердца, разум подсказывал, требовал: не верь! Не имеешь права верить. Разве можно знать, что скрывается в человеческой душе?.. Может быть, Двибуса задержали на берегу, и он выдал своего сообщника, и этот сообщник все-таки — минер? Может быть, что-то между ними произошло, кроме того, о чем рассказывает матрос? Одного не мог понять Чупров: почему в радиограмме указывались только приметы, а фамилия злоумышленника не называлась. Раздумывая над этим, Чупров поднялся в боевую рубку.

Вахтенный матрос заметил на горизонте неизвестное судно.

— Надо полагать, наши лодки идут к месту рандеву, — рассудил вахтенный начальник, вскидывая бинокль.

Несколько мгновений он вглядывался в едва различимую простым глазом точку в темной западной части горизонта. Затем бросил взгляд на Чупрова и, приложив губы к переговорной трубе, отдал команду приготовиться к погружению.

— Взгляните, господин штабс-капитан, похоже на подводную лодку? И где в таком случае вторая и третья? — спросил он и, скинув с шеи ремешок, протянул бинокль Чупрову.

То, что Чупров увидел в бинокль, походило на крошечного жука, едва различимого на серой, плохо освещенной стороне моря. Возвращая бинокль, он продолжал глядеть в ту сторону, где появилось незнакомое судно.

— Боевые рубки подводных лодок издали иногда походят на парус. Этого сходства я не обнаруживаю, — сказал он.

— Не похоже на лодку. Как считаешь, братец? — обратился вахтенный начальник к матросу. — На, взгляни.

Он протянул матросу бинокль. Матрос из вежливости бинокль взял, но глядеть через него не стал; держа его обеими руками перед собой, он чуть сощурил глаза, пристально поглядел в море, бросил взгляд на небо, словно сравнивал характер освещения, опять поглядел вдаль.

— Так что, ваше благородие, это судно, надо полагать.

— Ясно, что судно, а не божий дом. Какое судно? Лодка или корабль?

— Так что скорее корабль, ваше благородие, — ответил матрос.

— Застопорить двигатели, пустить электромоторы! — крикнул вахтенный начальник в переговорную трубу и добавил, обращаясь к Чупрову: — Пошли вниз, господин штабс-капитан.

В центральный пост уже входил командир, за ним показался Клочковский.

Вахтенный доложил обстановку. Старовойтов скомандовал заполнить концевые цистерны и повис на рукоятках перископа. Лодка ушла под воду.

С громким сопением, выкатывая глаза и скрипя зубами, боцман то налегал всем телом на штурвал горизонтальных рулей, то, поглядев на глубомер, немного отпускал его. Лоб боцмана покрылся испариной. Белые полосы тельняшки на спине начали темнеть от пота. Манипулируя горизонтальными рулями, он держал лодку в своих руках, как держит штангу атлет, то вскидывая ее, то опуская.

Все, кто спал еще, проснулись и, в ожидании боевой тревоги, прислушивались к тому, что делается в центральном посту.

Внешне безразличный к происходящему, но внутренне взволнованный до предела, Федор Бухвостов лежал на рундуке. «А что, если неприятельский корабль?» — думал он, опережая события. И в уме его возникала картина, как лодка случайно вырвется из рук боцмана, выскользнет на поверхность, и злоумышленник воспользуется близостью вражеского корабля, откинет крышку люка, бросит карандаш и выскочит из лодки.

Неизвестное судно приближалось. Уже можно было через перископ различить его контуры, палубные надстройки и наконец флаг — красное полотнище с белой звездой и полумесяцем. Турецкий миноносец полным ходом шел наперерез «Спруту».

— Взгляните, Вячеслав Евгеньевич, — сказал Старовойтов, отстраняя лицо от окуляра перископа и уступая свое место комбригу. — Превосходная цель. Только мечтать о такой цели.

Клочковский прильнул к перископу.

— Да, неплохая цель.

— Разрешите действовать?

— Отставить, — выпрямляясь, сказал Клочковский. — Петушиный азарт. Мы идем выполнять задание. — Он снова поглядел в перископ. — Не лучше ли увеличить глубину? — И тотчас сделал левой рукой предостерегающий жест. — Он изменил курс. Ну-ка, посмотрите.