Александр Письменный - Фарт

Ток воздуха от взрывной волны толкнулся в открытый люк «Спрута». Приказчик уронил кастрюлю, упал на четвереньки и, давя картошку коленями, оскальзываясь на ней, пополз в камбуз.

— Куда, черт? Спятил от страха! — заорал на него кок.

Приказчик тыкался головой в дверцу кухонного столика, икал от испуга и не соображал, что делает. Кок схватил его за шиворот, приподнял, встряхнул и поставил на ноги.

Соскочив с трапа, Федор увидел эту сцену и подумал с полным убеждением: «Нет, не он!» Но через некоторое время беспокойство с новой силой овладело им. Тогда он решился. Пусть лучше его судят, но больше он не станет молчать.

Федор прошел в центральный пост и увидел Чупрова.

— Ваше благородие, — сказал он и снова заколебался.

— Что скажешь?

— Дозвольте обратиться.

— Пожалуйста.

Колеблясь, говорить или нет, Бухвостов опустил глаза.

— Ну, в чем дело, братец? — повторил Чупров.

— Я бы хотел наедине, — тихо сказал Федор.

Они прошли в кормовой отсек, где в тот час никого не было, и там Федор, помедлив секунду, глянул в глаза штабс-капитану и проговорил:

— Ваше благородие, в Николаеве один тип предлагал мне поджечь нашу лодку.

— Что-о?!

— Немецкий шпион… Он мне денег дал…

— И ты взял?

— Взял, ваше благородие. Не знал, в чем дело. Он говорил, ирод, фонд помощи или что там еще… Взял их прежде, чем он сказал, за что дает. Потому и молчал до сих пор. Все думал: может, это ерунда, шутки… — рассказывал Федор. — Но как же шутки, когда деньги дал и такой разговор вел.

— Болван! — крикнул Чупров. — Идем к капитану.

— Ваше благородие, господин штабс-капитан, вы сами как-нибудь. Очень прошу, ваше благородие. — Федор схватил Чупрова за рукав кителя. — Я вам все расскажу, вы послушайте, как это вышло, а командиру доложите сами.

И, не выпуская рукава Чупрова, Бухвостов рассказал о Двибусе, о встрече с ним, о разговоре в пивной, о «карандаше», из-за которого он и бросился на приказчика.

— Что же ты в Николаеве молчал, в Севастополе молчал? Ты понимаешь, что сделал?

Отвечать Федору было нечего. Конечно, он должен был доложить обо всем немедленно. Но расписка осталась. За свою шкуру боялся…

Федор выпустил рукав штабс-капитана и поднял глаза.

— Ваше благородие, — сказал он, — меня теперь пусть судят. Я понимаю, что сплоховал. Но сейчас не в том соль. Сейчас вот о чем нужно думать: я не согласился, он, может, кого другого подговорил. Вот в чем соль! Я его видел на берегу в Севастополе, когда мы отдавали швартовы. Не такой он тип, чтобы отказаться от своего. Вы бы на него поглядели.

— Болван! — повторил Чупров — Стал бы я на него глядеть.

В эту минуту Чупров забыл, что он сам не только глядел, но и разговаривал с Конашевичем в Одессе и не сделал серьезного вывода из этого разговора.

— Конечно, болван, — с тоской проговорил Федор, — но не в том дело сейчас. На судне скрывается какая-то сволочь, но кто — не знаю. Как бы не было беды.

Низко сидящие в воде, узкие, удлиненные, как ножи, лодки капитана первого ранга Клочковского шли в кильватерной колонне по пустынному, сверкающему под солнечными лучами Черному морю. Воздух был прозрачен и горяч. Раскаленная обшивка верхней палубы полыхала жаром, как нагретая сковорода.

Чупров поднялся на мостик, где находились Старовойтов и Клочковский. Медленно поводя тяжелыми биноклями, они оглядывали горизонт.

— Господа, я должен кое-что сообщить, — произнес Чупров, раздумывая над тем, как рассказать о признании минера. Сейчас, в ярком свете солнечного дня, исповедь Бухвостова казалась фантастической. Вместе с тем, раздумывая об этом, Чупров связывал затею боцмана Двибуса с тем, что говорил ему Конашевич, и винил самого себя за то, что так легкомысленно отнесся к словам журналиста.

— Говорите, — отозвался Клочковский, продолжая осматривать горизонт.

— Очень важное сообщение, Вячеслав Евгеньевич. На «Спруте», возможно, скрывается злоумышленник, — сказал Чупров, с необычайной ясностью сознавая, как нелепо звучат эти слова.

Старшие офицеры с удивлением уставились на него, Старовойтов саркастически оттопырил губы и поднял брови. Опустив бинокль, он перевел взгляд на Клочковского:

— Ничего себе, новость!

Тут же, на мостике, отослав вахтенного матроса, Чупров передал им то, что сообщил ему минер.

В минуты опасности или неожиданности сознание Старовойтова всегда приобретало особенную ясность, спокойствие, способность неторопливо анализировать или действовать. Так и сейчас, вытащив из нагрудного кармана прокуренный мундштук, он сунул его в рот, пожевал, раздумывая. Клочковский поднял бинокль, еще раз оглядел горизонт и только затем спросил:

— Какой же моряк согласится на этакую подлость?

— Вячеслав Евгеньевич, это вопрос нравственный. Пожалуй, сейчас мы не найдем на него ответа. Да и вряд ли нужно сейчас этот ответ искать. Сейчас нужно действовать, — сказал Чупров.

Теперь, когда он передал офицерам рассказ Бухвостова, история стала казаться ему более правдоподобной, а следовательно, опасной, и он с досадой и злостью думал о своей беспечности в отношениях с Конашевичем. «Черт бы его взял, быть может, это дело его рук или рук его патрона. Какая-то сила была за этим прохвостом, раз он так нагло мог делать свое предложение», — думал Чупров. Он вспомнил князя Дыбина: «Эти мерзавцы знают, кто стоит за их спиной».

— Действовать? Хорошо. А как? — спросил Старовойтов, сердито глядя в обветренное лицо штабс-капитана. — Кого он подозревает?

— Не знаю. Может быть, приказчика? Нужно допросить минера, произвести обыск. Немедленно. Что еще можно предпринять? Обыскать всех и каждого. Вещи обыскать, перерыть всю лодку. Все перевернуть вверх дном. Этот «карандаш», или зажигалку — не знаю, как ее назвать, — можно обнаружить, — сказал Чупров.

Старовойтов вынул изо рта мундштук и спрятал в карман.

— Нет, Андрей Павлович, это не выйдет. Позорить корабль я не дам, — возразил он и покачал головой. — Знаете, что я скажу? Уж больно чудно. Фантастично. Похоже на то, что минер хватил лишнего на берегу и вся история померещилась ему с пьяных глаз.

Чупров сжал кулак и стукнул по поручням мостика.

— Да если бы было так! К сожалению, я сам имел возможность убедиться, что кое-кто весьма заинтересован в гибели заградителя. В Одессе мне, мне самому, было сделано подобное предложение.

— Вам? — в один голос воскликнули Клочковский и Старовойтов.

— Да, мне. Фантастично? Я тоже так думал. А теперь вынужден переменить мнение. — Взявшись за поручни мостика, Чупров откинулся на вытянутых руках. — Известно ли вам, что существуют на свете влиятельные лица, считающие, что войны выигрываются не на полях сражения, а на рынках сбыта?