Александр Письменный - Фарт

— Перестаньте наконец болтать глупости! — сказала Татьяна Андреевна.

У нее было такое превосходное настроение, что она не почувствовала раздражения, а просто из приличия решила вмешаться.

— Хорошо, если бы только глупости, — не унимался Меликидзе. — А то ведь кинет поперек седла, как древний скиф на южнорусских равнинах.

— Тем более что скифы — это предки осетин. Во всяком случае, имеется такая теория, — сказал Бетаров.

— Вот чепуха какая, просто уши вянут, — сказал Сорочкин.

Грузовик резко притормозил перед поворотом, мотнулся в сторону, и Бетарова с его мотоциклом прижало к обочине.

— Осторожнее! — закричала Татьяна Андреевна в испуге и даже привстала с места.

Бетаров отпустил брус кузова, притормозил и отстал от грузовика. Но едва машина миновала поворот и вышла на прямую, как он прибавил газу, снова нагнал полуторку и ухватился за нижний брус.

Татьяна Андреевна заволновалась.

— Господи! — сказала она. — Хватит фокусничать! Ну, пожалуйста, поезжайте нормально, уже все оценили вашу доблесть.

— От меня не легко отделаться, — сказал Бетаров.

— И в этом мы давно убедились. Так что, прошу вас, не надо доказательств.

Бетаров снова отстал от грузовика, посигналил шоферу, предупреждая, что идет на обгон, прибавил газу, снова поравнялся с тем местом, где сидела Татьяна Андреевна, и сказал негромко:

— Я вас так давно не видел!

Татьяна Андреевна не ответила. И в ее молчании Бетаров отчетливо и остро почувствовал: что-то шевельнулось в строгой и замкнутой душе молодой женщины. И это чувство было так неожиданно для него, что он разволновался, замешкался, не сумел обойти грузовик и снова отстал. Силы в нем сейчас было столько, что он готов был, как в цирке, оторвать от земли переднее колесо и промчаться мимо автомобиля на вздыбленном мотоцикле.

Он еще раз посигналил, предупреждая, что идет на обгон, шофер ответил сигналом: ну, где же ты? Давай пошевеливайся! Бетаров прибавил газ и, обходя грузовик, закричал победным голосом:

— Товарищу Сорочкину пионерский привет!

Сотрудники гидрометеостанции приехали во Дворец культуры задолго до начала концерта. Меликидзе и Валентина Денисовна, не теряя времени, поспешили в буфет, где продавали апельсины, остальные прошли в еще пустое фойе и расположились кому как было удобнее.

Татьяна Андреевна старалась не глядеть на входные двери фойе и, досадуя, ловила себя на том, что ждет Бетарова.

Он почему-то задерживался. Вместо него вскоре в фойе вошел Вараксин, — очевидно, заметил из окна кабинета в рудоуправлении, как они подъехали.

— Рад вас видеть, Татьяна Андреевна. Как самочувствие? Настроение? Уважаемому Петру Петровичу, Геннадию Семеновичу нижайший привет и наилучшие пожелания. Доехали благополучно?

— Вы нас совсем забыли, Сергей Порфирьевич, — сказал Сорочкин.

— Дела, дорогие товарищи, дела. А где же остальные? Где Валентина Денисовна?

— Валентина Денисовна и Меликидзе пошли в буфет. Авдюхов уехал в отпуск, — сказал Гвоздырьков.

— Авдюхов в отпуск уехал? Ну и слава богу! Может, после отпуска будет в лучшем настроении. Очень рад видеть вас всех здравыми и невредимыми. — Он взял под руку Татьяну Андреевну. — На два слова, Татьяна Андреевна.

Гвоздырьков деликатно потупился и отвернулся. Сорочкин отошел к окну.

В фойе было пусто, публика еще не начала собираться, и слышно было, как за открытой форточкой плачет навзрыд циркульная пила.

— Мы давно не виделись, Татьяна Андреевна. Вы похудели, — сказал Вараксин, и бархатный, раскатистый бас его потускнел.

— Вам кажется. Мы действительно давно не виделись, и вы просто забыли, какая я.

— Забыл? — Он энергично покачал головой и даже зажмурился. И на этот раз это не походило на кокетство, а выглядело искренне. — Думаю, дело не в забывчивости.

Он помолчал, и опять без обычного кокетства, без обычной для него ложной многозначительности.

Татьяна Андреевна еще не догадывалась, что ей грозит второй накат любовных объяснений, тем более что здесь, на глазах у начинающей собираться публики, они, по меньшей мере, были неуместны.

Впрочем, Вараксин отдавал себе отчет, что место для объяснений выбрал неудачное.

— Сейчас, конечно, не время, но я просто потерял голову, — тихо и необычно сокрушенным тоном сказал он. — Татьяна Андреевна, жизни без вас не вижу.

Вот теперь она сообразила, к чему идет дело, и подумала с содроганием: «Господи, чего доброго, он еще станет на колени!..»

— Тише, Сергей Порфирьевич, мы не одни, люди кругом, — сказала она, чувствуя, как в ее душе все больше и больше нарастает отвращение к Вараксину.

Но остановить его она не сумела.

— Мне так много нужно вам сказать, — громким шепотом, с придыханием, с паузами, забормотал Вараксин, отводя Татьяну Андреевну к нише. — На свете нет любви, нет счастья… Ничего не осталось. Нет дружбы, искренности, верности. Только двуличие, ненависть, лицемерие, злорадство. И я никого не люблю, не любил. Ни с кем не дружу. Живу среди людей, а одиночество, как в пустыне. Только вы, одна-единственная…

Голос его звучал трагически. За окном снова заныла циркульная пила, надоедливо и безотрадно.

— Сергей Порфирьевич, на нас смотрят. Господи, зачем давать повод для сплетен!

Рассеянно и с досадой Вараксин поклонился кому-то в ответ, не видя, кому кланяется, и продолжал, как в беспамятстве:

— Проклятая жизнь! Живем в местности, где на квадратный километр приходится две десятых человека, а негде даже на полчаса остаться вдвоем. Вы одна, одна-единственная, милая Татьяна Андреевна, и больше никого нет. Если бы вы знали, как трудно найти человека. Женщин красивых, даже умных, тем более соблазнительных — много. Но душевных, отзывчивых… Никого не знаю, кроме вас. Женщина должна быть одновременно любовницей, матерью, другом, сестрой…

Ей было и противно, и смешно, и стыдно.

— Откуда у вас уверенность, что я именно такая женщина?

Краем глаза она увидела: в фойе вошел Бетаров. Он вошел, он летел по фойе, он скользил. Он искал ее, это было ясно сразу.

И видно, — впрочем, так и следовало ожидать, — он неплохо чувствовал себя среди публики, принарядившейся по случаю концерта.

— Вы не слушаете меня… — вдруг дошел до сознания Татьяны Андреевны жалкий, взволнованный, неправдоподобно робкий голос Вараксина.

— Да, да, я вас слушаю, Сергей Порфирьевич, слушаю… Но только не сейчас, не здесь!..

— Уедем отсюда, бросим все, начнем новую жизнь, милая, хорошая.

Она отчетливо слышала, о чем он говорит, отлично понимала каждое его слово.

— Сергей Порфирьевич, да бог с вами, перестаньте. Подумайте, что вы говорите!

Фойе наполнялось людьми. Шагали по залу горняки в тесных пиджаках, геологи, которых легко было узнать по обветренным лицам, работники автобазы и обогатительной фабрики. Но среди этой толпы она все время видела Нестора Бетарова. Он поминутно здоровался со знакомыми, останавливался то с одним, то с другим. Она видела: он ищет ее. Наконец и он ее заметил, а все же не ускорил шага, чтобы побыстрее подойти к ней. Из деликатности? Или потому, что был уверен: Вараксин не конкурент ему? Может быть, чувствовал, что время работает на него, что каждая минута промедления означает все большее и большее саморазоблачение Вараксина?