Александр Письменный - Фарт

Тогда попросил слова Соколовский. Он сказал:

— Заказ автосборочного завода действительно вещь ответственная и почетная. Против этого никто не спорит. Нас тревожит сигнал, свидетельствующий о неправильной линии, взятой руководством завода.

Абакумов прервал его:

— Чтобы говорить о неправильной линии, нужны факты. А фактов у вас нет. Что же касается сигнала, то, ясное дело, он всех тревожит. Смешно думать, что мы пройдем мимо. Замечания автосборочного завода, само собой разумеется, мы учтем, обнаруженные недостатки исправим. Но сигнал нашего заказчика нисколько не должен компрометировать идею нового движения. Нисколько!.. Вот о чем разговор.

На короткий миг Абакумов задержал свой взгляд на лице Лукина, покрасневшем от возбуждения и вместе с тем весело-недоумевающем, словно секретарь парткома с интересом ждал, как дальше будет выкручиваться директор, и уставился на Соколовского.

— Новое движение, как вы его называете, это линия наименьшего сопротивления, и, я бы сказал, спекулятивная линия, имеющая чисто внешнее значение… — продолжал Соколовский.

Абакумов снова его прервал:

— У нас имеются сведения, что по методу Севастьяновой начали работать станочники Баку и Днепродзержинска, а вы все считаете новый метод нежизненным, спекулятивным. Чепуха! Движение это ширится, растет… И кроме того, нужно подумать, в каком положении мы окажемся. Уже назначена областная конференция станочников. Шум подняли, концерт, тарарам!.. Хороши мы будем, если скажем: извините, пожалуйста, произошла ошибочка! Да и как можно забывать о человеке? — Абакумов сделал жест в сторону Катеньки Севастьяновой. — Подняли человека, расписали в газетах, растрезвонили по радио, а теперь в кусты? Нет, товарищи, так нельзя. О человеке забывать мы не имеем права. Нужно как следует провести областную конференцию, полностью и всецело поддержать инициативу Севастьяновой. Это же орел, а не женщина! Не ронять ее авторитет мы должны и не замарывать, а всячески поддерживать. И тут, что называется, надо не ударить лицом в грязь. После конференции дадим хороший концерт самодеятельности, покажем, что и в культурно-художественном отношении мы — передовой завод. Чего тогда будут стоить все ваши опасения и тревоги, товарищи Лукин и Соколовский?

Но Соколовский не уступал.

— Ну что ж, — сказал он резко. — Будем говорить прямо. Советский рабочий класс показал поистине замечательные образцы трудового подвига. Нужно быть совершенно бездушными людьми, холодными, расчетливыми делягами, чтобы, спекулируя на этой святой, да, да, святой, способности рабочего класса повышать производительность труда, совершенствовать трудовые методы, выдумывать — я подчеркиваю это слово — ради саморекламы несуществующие достижения!.. Выполнить заказ автосборочного завода нетрудно, но обставить его можно эффектно, парадно. Тем более что на него обращается особое внимание начальства… А действительные трудности остаются непреодоленными! Что нашему заводу нужно сейчас, как воздух? Наладить работу нового мартена. Мы — металлурги, а не машиностроители. За металлургию с нас и спросится. Государство ждет от нас сортового проката, кровельного железа, калиброванных труб, вил, лопат. Для этого нужен металл. А как раз к металлу — никакого внимания.

Он сел, ни на кого не глядя. Абакумов слушал его с угрюмым спокойствием. Климцов и бледнел и краснел, но, вопреки обыкновению, молчал, точно воды в рот набрал.

То оглядывая медленным взглядом сидящих вокруг, то опуская по привычке голову, Абакумов кончиками пальцев собирал в маленькую пирамидку табачные крошки, рассыпанные по столу. Затем он ставил указательный палец на вершину пирамидки и смотрел, выдержит ли она тяжесть пальца. Пирамидка рассыпалась, и Абакумов снова собирал ее. Все сидящие вокруг следили за его игрой.

Едва Соколовский кончил, как Абакумов сказал:

— Очень хорошо, что товарищ Соколовский сам заговорил о новом мартене. Только не с того конца подошел он к вопросу. Проще простого охаять руководство завода: оно такое, оно сякое… Только и ищет, дескать, как бы прославиться, а в существо дела вникнуть не хочет. Но не лучше ли проявленную запальчивость направить на анализ собственной деятельности? Неужели она такая безупречная? — Абакумов спрессовал пирамидку из табачных крошек и раздавил ее пальцем. — Во всех бедах новомартеновского цеха виновато общезаводское руководство, а руководители цеха — пай-мальчики? Так, что ли, товарищ Соколовский? Он и Лукин обвиняют нас в стремлении к легкой жизни. А сами? Валить с больной головы на здоровую — методы известные. Передовыми их назвать нельзя. А почему товарищ Соколовский ни словом не обмолвился о том, по какой такой причине у него в цеху происходят всякие безобразия? То поджог свода печи, то в изложницу бросят чугунную крышку и болванку разрывает в прокатке? Почему у него такой завал в цеху, что войти страшно? Почему? Потому, что товарищ Соколовский любит совать нос не в свое дело, а своими прямыми обязанностями интересуется постольку поскольку. Я так понимаю ситуацию.

Он снова собрал и раздавил пирамидку из табачных крошек.

В конце совещания, отодвинув от себя ладонью табачный мусор, Абакумов предложил командировать в новый мартен для усиления личного состава, как он выразился, Степана Петровича Шандорина. Соколовский выслушал предложение Абакумова, раздраженно надул щеки, но промолчал.

— Как ваше мнение, Иннокентий Филиппович? — спросил Абакумов главного инженера.

Подпалов сидел за столом, глубоко задумавшись. Он так и не удосужился выступить.

— Вы что сказали, Николай Гаврилович? — не поняв, о чем спрашивает его директор, переспросил он.

Не торопясь, Абакумов повторил вопрос, и Подпалов, не раздумывая, ответил, что такая переброска целесообразна…

С совещания Соколовский и Муравьев вышли вместе и пошли к себе в цех. Соколовский был мрачен.

— Лукина он собирается съесть, это ясно. Кажется, и меня заодно с ним, — сказал он с нервной усмешкой.

Чтобы отвлечь Соколовского от горьких мыслей, Муравьев попробовал заговорить о Шандорине: почему Иван Иванович так не любит этого уважаемого на заводе сталевара?

На вопрос Соколовский не ответил и пробормотал себе под нос:

— Ничего, поглядим, кто кого… Авось не съест, подавится!..

— Бросьте вы сейчас об этом думать, — сказал Муравьев.

— Все равно он не выживет меня с завода, — продолжая думать о своем, отозвался Соколовский.

Иван Иванович Соколовский был давно знаком с Шандориным. Всю жизнь они прожили в одном городе и проработали на одном заводе. Шандорин был старше Ивана Ивановича лет на десять. Поэтому они никогда не были дружны, но никогда по-настоящему не ссорились. Взаимная неприязнь развивалась в течение многих лет на почве конкуренции. Один длинный, плоский, худой; другой коротенький и полный — они во всем конкурировали между собой. В молодости им нравились одни и те же женщины, и, ухаживая за ними, они так соперничали, что ни Соколовский, ни Шандорин не смогли жениться в родном городе, и оба привезли жен из других краев. Позже они соперничали в охотничьем спорте, в шахматной игре. Как только где-нибудь на земном шаре начинался интересный турнир, о котором наша пресса давала информацию, так в Косьве вспыхивала шахматная эпидемия: турниры и чемпионаты следовали один за другим, и страстные соперники, равные по силам, с таким ожесточением сражались на шахматной доске, что у их стола приходилось постоянно дежурить члену турнирного комитета.