Александр Письменный - Фарт

— Остроумный молодой человек, — раздельно сказала Турнаева и неодобрительно посмотрела на Муравьева.

Соколовский тоже посмотрел на Муравьева и сказал:

— Штукатурные работы — пожалуйста. Кровельные тоже можем предложить. Нам, вероятно, дадут такое помещение, где для строителей будет много дела.

— Послушайте, перестаньте. Я о вас двоих в газету напишу.

— Вам мало? — вскричал Соколовский. — Хорошо, заставьте мужчин аккуратно посещать школу.

Турнаева опустила руку со стаканом и сделала движение, точно собиралась выплеснуть на него пиво. Соколовский отшатнулся в сторону и нарочито испуганно проговорил:

— Не буду, не буду!

Над головой зашумел мостовой кран, таща на цепях пустой ковш. Рабочий с ломиком на плече прыгал вслед за ковшом по болванкам. Он закричал им:

— Поберегись!

Соколовский взял Марью Давыдовну под руку и отвел в сторону. И точно для того, чтобы говорить серьезно, им только и нужно было переменить место, Муравьев куда-то исчез. Соколовский стал внимателен, перестал шутить, и они заговорили о деле.

— Как у вас с лекторами? — спросила Турнаева. — По листопрокатному делу кто будет читать?

— Мы еще не думали ни о штатах, ни о программе.

— Об этом теперь нужно думать. Когда будет готово помещение, надо учиться.

— Я не могу справиться с этим один. Цех отнимает почти все время. И так домой прихожу к ночи.

— Нужно подумать о кадрах. Нужен заведующий учебной частью. Нужны лекторы.

— Хотите действительно иметь работу?

— За этим я и пришла.

— Возьмите на себя организационную часть, а мы будем консультировать.

— Заметано, — сказала Турнаева. — Могу предложить сразу две кандидатуры, — заведующего учебной частью и лектора по листопрокатке.

— Давайте.

— По листопрокатке я предложу своего папашу. Это не смешно?

— Смешно ли? Во всяком случае, не смешно.

— Понимаете, — заговорила Турнаева, — он человек с большим опытом. Живет у себя в Брусчатом и пропадает от безделья. Я вчера из-за этого даже с Петей поссорилась. Для производства он, конечно, стар. Но лекции читать он может. Он сумеет поделиться опытом.

— Кандидатура Давыда Савельевича, пожалуй, подходящая. Все дело — выдержит ли он? Ездить далеко.

— Я поговорю с ним. Вы согласны?

— Я согласен. Он даст как раз то, чего инженеры не смогут дать. Как раз такие практики нам и нужны. Уговаривайте старика, и дело сделано.

— Заметано, — повторила Турнаева.

— Ну, а в заведующие кого вы наметили?

— Сказать?

— Разве это секрет?

— В заведующие я предлагаю Веру Михайловну.

Соколовский с удивлением посмотрел на нее. Турнаева взяла его за пуговицу пиджака и, то притягивая к себе, то отталкивая, сказала:

— Я знаю, что Вера Михайловна скучает. Знаю, что она человек способный, есть голова на плечах. Почему она стоит в стороне — вот чего я не могу понять. Почему?

Соколовский слушал ее, насупившись. В ответ на ее вопрос он вздохнул, посмотрел по сторонам и, шлепнув ладонью по стенке конторки, сказал:

— Сложный вопрос, Марья Давыдовна. Так, на ходу, на него не ответишь.

— Не будем философствовать. Давайте говорить практически. Она подойдет?

— Подойти-то подойдет. Да вот не согласится.

— Нужно уговорить. Возьмитесь за это.

— Я? Нет! Я не возьмусь. Не хочу портить семейное счастье. — Он усмехнулся и покачал головой.

— О чем вы тут? — спросил, подходя к ним, Муравьев. На раскрытой ладони он держал кучку доломитного песка. Шевеля пальцами, он показал песок Соколовскому и сказал: — Такая дрянь для наварки не годится. Это не песок, а пыль. — Он дунул на ладонь, и доломитная крошка взлетела на воздух. — Куда это годится?

— Ладно, сейчас поговорим, — сказал Соколовский и спросил Турнаеву: — Может, дадим поручение Константину Дмитриевичу? Он — человек деликатный.

— О чем вы? — спросил Муравьев.

— О Вере Михайловне. Вы должны уговорить ее заведовать учебной частью, — сказала Турнаева. — Вы сумеете.

— Ну нет! Я не возьмусь. Ивану Ивановичу гораздо удобнее. Это его жена.

— Именно поэтому я уговаривать ее не буду.

— Иван Иванович прав. Уговорить ее лучше всего сумеет посторонний человек, — сказала Турнаева.

— Не умею уговаривать, — отказывался Муравьев, — ей-богу, увольте.

Глядя исподлобья, Соколовский похлопал Муравьева по плечу и убежденно сказал:

— Вы должны за это взяться, Константин Дмитриевич. Вы ее уговорите.

Муравьев опустил голову, потрогал носком ботинка обломок чугуна, лежащий у его ног, и недовольно пробурчал:

— Попробую.

— Заметано, — снова весело произнесла Турнаева. — А когда мы пойдем смотреть комнату?

— А вы пойдете со мной?

— Конечно! Разве я вас брошу одного в этом огромном городе?

— Ангел-хранитель, а не женщина.

— Ну вот, заходите после работы, и мы отправимся.

Она дала Муравьеву свой адрес и пошла к выходу из цеха, подбирая платье и смешно ступая на высоких каблуках по кускам шлака и осколкам металла, разбросанным по цеху.

После работы Муравьев пообедал и пошел к Турнаевой. Было шесть часов. Стало немного прохладнее. Улица Луначарского, где жили Турнаевы, проходила вдоль парка и упиралась возле Дома Советов в забор Верхнего завода. На лавочках, перед домами, сидели женщины, лузгая семечки и поджидая своих коров. В палисадниках гремели посудой и пахло жареным. Из открытых окон вдоль всей улицы неслась радиопесня:

Муравьев легко нашел квартиру Турнаевых. Входная дверь была не заперта; он постучал, никто не отозвался на его стук. Тогда он вошел в переднюю и увидел все семейство Турнаевых в столовой за столом. Здесь была и Катенька Севастьянова, и тетка, хозяйничающая за столом, хотя она и пребывала здесь в качестве гостьи.

Посередине стола на огромном блюде дымилась телячья нога, залитая коричневой подливкой. Вокруг в разных судках, соусниках, чашках теснились приправы, салаты и закуски. Возле Пети Турнаева, сидевшего лицом к двери, стоял стеклянный кувшин с красным вином. Стол был так обилен, что Муравьев с досадой подумал, что попал на какое-то семейное торжество. Он хотел было уйти, пока его не заметили, но Петя увидел его в раскрытую дверь и во все горло заорал:

— Кого я вижу? Товарищ Муравьев!

Все оглянулись. Марья Давыдовна сидела спиной к дверям. Оглянувшись, она встала из-за стола и пошла навстречу. Петя продолжал сидеть, подняв руки и приветственно потрясая ими у себя над головой.

— Ужасная вещь насыщаться в обществе женщин. Натуры зефирные, цирлих-манирлих, — он пошевелил пальцами в воздухе, — они не понимают, что такое зажаренная телячья нога! — кричал он.