Александр Письменный - Фарт

Она схватила Зинаиду Сергеевну за руку и потянула за собой.

— Буря и натиск, — определил Муравьев.

— Марья Давыдовна, поздравьте Степана Петровича. Он сегодня двенадцать и одну десятую дал, — сказал Соколовский. — А Севастьянов за ним вплотную… Кстати, где он?

— Да не может быть! Это по случаю нашего концерта, Степан Петрович! Спасибо и поздравляю. Жаль, что мне сейчас некогда, — быстро проговорила Турнаева.

Тяжело вздыхая, Подпалов ушел за женой. За ним поднялись остальные и вышли в фойе.

Скоро Подпалов вернулся.

— Сейчас начнут, — сообщил он.

Вера Михайловна вдруг вспомнила, что забыла приготовить цветы.

— Ну, какие цветы! Не надо, — попытался было отговорить ее Подпалов.

Но Вера Михайловна уже кричала через все фойе:

— Павел Александрович! Дядя Павел, нужны цветы. Мы забыли.

— Сделаем! — издали не соответствующим его решительному обещанию печальным голосом отозвался дядя Павел.

Грянул звонок, и двери в зрительный зал раскрылись.

…Между тем Катенька сбежала вниз и в опустевшем от публики вестибюле лицом к лицу столкнулась с Севастьяновым. Ни разу со дня разрыва не встречались они наедине.

С маленьким комнатным лимоном в руках Севастьянов входил с улицы. Катенька чуть не налетела на него с разбегу. Севастьянов остановился. Он смотрел на свою бывшую жену вопросительно и отчужденно, и только злые искорки запрыгали у него в глазах. Катенька виновато взглянула на него, заметила отчуждение, заметила злые искорки и опустила голову. Севастьянов молчал.

— Я такая несчастная, — тихо сказала Катенька.

Пока Севастьянов собирался с ответом, в вестибюль с улицы вошли Абакумов с женой. Они понимали, что опаздывают, и, видимо, торопились.

Ни отойти, ни отвернуться Катенька не успела. Абакумов снова, как у себя в кабинете, не узнавая ее, приветливо, насколько умел, осклабился при виде Севастьянова и широким жестом протянул ему руку.

— Привет будущему чемпиону!.. Люся, знакомься, один из наших лучших сталеваров, — обратился он к жене. — Ну, увидимся, увидимся на концерте…

Катенька быстро пошла вон из вестибюля.

Севастьянов замешкался, хотел было что-то сказать ей вдогонку, но лишь потоптался на месте и зашагал к лестнице за четой Абакумовых.

Неоштукатуренные, исцарапанные стены в полумраке кулис, колосники и штопаные задники, какие-то толстые провода, лежащие на полу, тишина зрительного зала за занавесом, запах пыли и краски — все позабытые ощущения сцены нахлынули на Зинаиду Сергеевну, когда она попала за кулисы. Ее номер был не скоро, она ходила взад и вперед вдоль задней стены и не могла сосредоточиться. На сердце было тревожно, хотелось пить и чтобы поскорей наступил ее выход. А там — как-нибудь…

К ней подошла маленькая девочка на тоненьких ножках в розовых туфельках и в балетной пачке, похожей на бумажный абажур.

— Тетя, скажите, вы настоящая актриса? — шепотом спросила девочка.

— Нет, деточка, — ответила Зинаида Сергеевна, — не настоящая. А ты?

— Я тоже нет. Я первый раз. Я из школы, — сказала девочка. — Но вы-то, тетя, наверно, не в первый?

— Почти что в первый, деточка.

— Очень страшно.

— Это пройдет, ничего, — сказала Зинаида Сергеевна.

Девочка ушла, успев только с отчаянием покрутить головой, а Зинаиде Сергеевне стало еще страшней.

На сцене началось выступление заводского драмкружка. Из-за пыльной декорации зазвучали молодые, несдержанные голоса. Наступала тишина, хлопали выстрелы, одноактная пьеса двигалась не спеша по драматургическим тропинкам и проселкам, уготованным для нее автором. К Зинаиде Сергеевне за кулисы прибегала Турнаева, приходил, тяжело дыша, Иннокентий Филиппович, а она все не могла справиться со своим страхом.

После небольшого антракта выступал шумовой оркестр, потом пел вилопрокатчик Окороков, избавившийся от бронхита, потом танцевала девочка на тоненьких ножках. Потом объявили выход Зинаиды Сергеевны.

Она вышла. Раздались аплодисменты. Страх провала с новой силой охватил ее. Ей казалось, что она все забыла, что она не сможет произнести ни одного слова. Только об этом она теперь и думала.

Но когда послышались знакомые аккорды, сами собой возникли в памяти слова:

Она прочла «Трубадур». Она прочла «Каменщик, каменщик в фартуке белом…». Она прочла еще несколько вещей, в том числе и «Гренаду», причем было объявлено, что аккомпанемент В. М. Соколовской, — и весь ее сколько-нибудь годный репертуар был исчерпан. Но ее заставили пять раз бисировать и потом долго шумели, требуя, чтобы она вышла еще раз.

За кулисами ее встретил Иннокентий Филиппович, обнял и сказал:

— Пожалуй, ты никогда не имела такого успеха. Правда, я думаю, тут есть и моя доля, поскольку все-таки я здесь главный инженер… Но здо́рово! Очень здорово! Я даже не ожидал.

Подошла Турнаева. Потом Севастьянов преподнес Зинаиде Сергеевне горшочек с маленьким лимонным деревом. Лицо у него было встревоженное и мрачное. Все же он улыбнулся и сказал:

— Это вам вместо цветов от новомартеновского цеха. Вырастут лимоны — позовите нас чай пить.

Зинаида Сергеевна поблагодарила. Снова помрачнев, Севастьянов помедлил и сказал:

— Вот интересная проблема. Мы, то есть я, например, в качестве цехового делегата, и вот Марья Давыдовна, скажем, должны бы вас уговаривать: «Зинаида Сергеевна, пожалуйста, переезжайте к нам. Работу дадим, уважать будем». Но не можем. Рука, как говорится, не поднимается. Москва — и Косьва!

Он прислушался к своим словам и покачал головой.

— Да, есть небольшая разница, — снисходительно заметил Иннокентий Филиппович.

Зинаида Сергеевна посмотрела на мужа, перевела взгляд на Севастьянова и сказала:

— Вашу проблему я разрешила. Я остаюсь здесь, в Косьве.

— Ну, зачем так говорить, Зина? — огорченно произнес Иннокентий Филиппович.

В его взгляде все еще проглядывала надежда, что Зинаида Сергеевна сейчас улыбнется и все обратит в шутку, в то же время он отчетливо понимал, что ее решение окончательное.

— Иннокентий Филиппович, довольно терроризировать жену, — решительно сказала Турнаева и обняла Зинаиду Сергеевну.

Иннокентий Филиппович развел руками, улыбнулся смущенно и поцеловал руку Зинаиде Сергеевне. Турнаева потащила их в зрительный зал.

В программе было еще одно отделение.

В антракте произошли два события, которые произвели особенное впечатление на Веру Михайловну.

Она захотела пить и отошла от общей компании, направляясь к буфету. Тут ее перехватил Витька Шандорин, Борис скромно держался в сторонке. Из-за своей глухоты Борис мало что слышал из того, что происходило на сцене, но следил за всеми выступлениями с вниманием пристальным и напряженным.