Владимир Рыбин - Холодный апрель

— Красиво! — сказал Хорст.

— Красиво! — согласился Александр.

Восьмилетняя Зильке, сидевшая рядом, посмотрела на него, тряхнув головой, и пышные светлые волосы ее тоже блеснули золотом.

— Лореляй! — восхищенно сказал Александр и притянул ее к себе, рукой разворошил волосы. Зильке это понравилось, она прильнула к нему, замерла.

С высоты открывался чудный вид на долины, на зеленые увалы гор, так похожие на знакомые крымские. Белой тонкой полосой громаду соседней горы перечеркивал водопад. В синем безоблачном небе медлительными птицами парили планеры. Внизу, в долине, уже зеленой от свежей травы, пасся табун лошадей, и отара овец серой кляксой перетекала из одного места в другое.

— Не хочется верить, что вот этой красоты в один миг может не быть, — глухо сказал Хорст. — Представьте себе…

Александр представил… и пожалел Хорста: это же как жить с постоянным ожиданием беды, все равно — атомной или экологической. Это же как у религиозных фанатиков, ждущих конца света. Будет он или нет — еще вопрос, а жить уже неохота. И может быть, только сейчас как следует понял он великую силу надежды на будущее, какой пронизано все там, дома, в Москве. Ожидающий конца света — что он может? Это как анатом и в самой красивой женщине привычно видит прежде всего ее скелет… А с другой стороны, он задумался, поросячья восторженность — тоже ведь не выход. Остается все та же золотая середина, качели между плюсом и минусом, радостью жизни и тревогой за нее. Качаться, всю жизнь качаться! В одну сторону, чтобы не озлобиться, в другую, чтобы не превратиться в беззаботного идиота. Качели! Но ведь это и есть жизнь! Атомы в металлах и те все время колеблются и застывают в неподвижности лишь при абсолютном нуле. «Вечный бой! Покой нам только снится!» Вечный?!

Его совсем расстроили эти мысли. И может быть, впервые ощутил он, как тяжелы могут быть знания. И впервые, пожалуй, позавидовал безалаберному другу Борьке с его любимой присказкой: «Ничего не хочу знать!»

— Послушайте, Хорст. Представьте, что вы добились своего и все экологические проблемы решены. Что дальше?

Идиотский вопрос. Это Александр понял еще до того, как закончил произносить фразу. Но было интересно: что ответит Хорст?

— Все? Не знаю, не думал. Решить бы ближайшее, основное. Убедить бы людей, что экология важнее экономии.

— А ядерная проблема?

— Это прежде всего…

— Вон бабушка полетела! — закричала Анике, взметнув руки ввысь, где в синеве скользил сверкающий крестик самолета. Она вскочила и побежала по тропе в гору, в ту сторону, куда летел самолет.

Все поднялись и пошли следом. И хоть бабушка улетела на юг, а самолет летел на север, девчонку никто не стал разубеждать: пусть верит.

На самой вершине белели руины замка. Из туннелей, уходящих под скалы, несло сырой промозглостью, а у стен, в затишке, было совсем тепло, и несколько молодых парочек, взлетевших сюда, на верхотуру, на крыльях своего нетерпения, остывали на весеннем солнышке, раздевшись до маек и блузок. Перед замком на скамьях, сделанных из толстых бревен, сидели люди. Кто помоложе, ходили по стенам, выглядывали в полуразвалившиеся щели амбразур. Внизу под крутыми обрывами, под лесистыми склонами растекся по долине городок Урах — обычная мозаика черепичных крыш, ленты дорог, высокие пики кирх, голубые квадраты открытых плавательных бассейнов.

— Что за горы?

— Швабский Альб.

— Что за замок?

— Какого-то разбойника-феодала семнадцатого века…

Девочек не удержать, умчались в проходы. Эльза, а следом и Хорст ушли смотреть за ними: не свалились бы где? Александру не хотелось никуда идти, сидел в затишке, смотрел на горы, на город в долине. Вспомнился дом на площади, на котором по фасаду крупно написано, что в нем с 1479 года и по сей день находится аптека. 1479-й! Это же еще до нашего знаменитого стояния на Угре! Еще кочевая степь не перестала грозить Руси, еще не начался обратный процесс осаживания кочевых племен, великого просветления их светозарной оседлой земледельческой культурой.

Отсюда, издали, даже родная история просматривалась глубже. Какой же силой должна была обладать Русь, чтобы в течение долгих веков сдерживать бесчисленные набеги кочевников! Как же должна быть благодарна Европа народу нашему, оградившему Запад от азиатских орд! Здесь целехонькие стоят 500-летние жилые дома. У нас и каменные храмы такой давности — редкость. Кочевые разбойники, врываясь в города, не оставляли ничего.

Набеги кочевой степи были часты. Живя от набега к набегу, мы привыкли видеть вечность не в постоянстве и неизменяемости, а во все новых и новых возрождениях. И вырабатывалась привычка строить не на века, не слишком дорожить построенным. Не потому ли мы всегда с такой легкостью рушили построенное предками?

Страшные эти привычки — не дорожить содеянным предками. Если мы не дорожим, то и дети наши не будут дорожить содеянным нами…

Стоял он там, внизу, в Урахе, у мельничного колеса и думал. Минуту и стоял-то, не больше, а и поныне все крутится оно перед глазами, шлепает широкими плицами, все бежит вода, искрится на камнях, шевелит длинные волокна ярко-зеленых водорослей, устилающих ровное дно этой городской речушки. И все думается, думается. Такое уж свойство у текущей воды — будить мысли.

…Все тленно. Вот и в этих стенах жили люди, страдали тут, наверное, любили, может быть, думали о вечности. Умер тщеславный хозяин замка, мечтавший вершить судьбы из своей недоступности, прошли годы, и опустела обитель. Кому охота жить на такой крутизне вдали от земли, от воды? В долине удобнее и теплее. В городе другой замок, такой же старый, а выглядит моложе и новее. В нем музей. А здесь ветры хозяйничают да кустарники и грызут камни острыми корнями.

…История наказывает в полном соответствии с законами диалектики. То, что вчера казалось необходимым, сегодня никому не нужно. Повернулась история на другой бок, и верхнее стало нижним, и наоборот. Так и ныне суетится человек, творя несусветное, громоздит небоскребы на небоскребы, а случись катастрофа, пусть не военная, а экологическая, скажем энергетический кризис, и замрут высотные лифты, и вода не будет подаваться на сотые этажи. И никому уж не захочется жить на верхотуре, откуда в туалет не набегаешься. И через сто лет люди будут недоумевать: кому понадобились такие громадные дома, в которых нельзя жить?! Удивляемся же мы, скажем, египетским пирамидам: грандиозно, но зачем?..

Он поднялся и сразу почувствовал ветер, не порывистый, а какой-то настойчиво-непрерывный, прохладный. Никого из семьи Крюгеров рядом не было, и Александр пошел разыскивать их. Миновал длинную арку, в которой шаги гудели, как падающие камни, и очутился во дворе с толстущим дубом посередине. Под дубом топтался перед небольшим лотком предприимчивый торговец, продавал кока-колу и мелкие сувениры. Одна сторона двора горбилась арочными окнами, глядящими на дальние горы. Стены не было, только эти полудуги окон, как театральная декорация. Под окнами на скамье сидели Крюгеры, полдничали, ели принесенный с собой хлеб, запивая его теплым морсиком из термоса.