Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Туда, где он пристреливал свою «пушку», Димка не поехал. Не стоит повторяться, в жизни должно быть разнообразие. К тому же, на машине можно махнуть и подальше от всяких там человеческих поселений. Да и прокатиться, что ни говори, приятно. И все чин чином, официально — обкатка автомобиля после капитального ремонта.

Вот и Лиелупе. За рекой пошли дачи. Многие заколочены. Народу почти не видно. Правда, еще не сезон, но и в сезон не станет многолюднее.

— До войны мы снимали дачу в Булдури, — сказал Эрик, — одну и ту же много лет подряд.

— Мы не снимали, — отозвался Димка, — у дядьки есть дача в Асари. Там я и пасся летом.

— А в сорок первом, — думая о своем, продолжал Эрик, — бабка осталась в Риге, потому что мне дали путевку в пионерский лагерь. На июнь.

— Разве лагеря не эвакуировали?

Эрик усмехнулся:

— За день до эвакуации мы с Хуго отправились на фронт.

— Герои. И далеко добрались?

— До Кемери. Даже немножко дальше. Навстречу шли колонны машин. Мы думали, что их перебрасывают на другой участок. Хотя могли бы и догадаться. По лицам. Солдаты сидели хмурые, смотрели прямо перед собой. А несколько дней назад они ехали на запад. Веселые, с песнями. Теперь же фронт катился навстречу нам. Впрочем, настоящего фронта и не было… Как-то вдруг шоссе опустело. Ни одной машины. И только несколько часов спустя повстречались нам семь человек, наверное, отделение. Впереди шел сержант, с тремя треугольничками в петлицах. За ним ефрейтор с ручным пулеметом, дегтяревским, ДП.

— Знаю, — кивнул Димка.

— Они спросили, где бы напиться. Мы показали дом, метрах в пятистах от дороги. Они засомневались, далеко, мол. И тут, как-то сразу, заревел самолет. Сержант крикнул: воздух! И толкнул нас в кювет. Остальные тоже бросились туда же. Но нас уже заметили. Это был «Дорнье-17». Он шел на бреющем. Мне показалось, что в метрах десяти от шоссе. Но, наверное, выше.

— Старый гроб, — сказал Димка, — сейчас их уже не видно.

— Несся он со страшным ревом.

— Обстрелял?

— Обстрелял. Пулеметы загрохотали так, что я заткнул уши. Но все это кончилось столь же внезапно, как началось. А из канавы вылезать было страшно, вдруг он вернется. Все обошлось. Никого даже не задело. А потом… Ты не поверишь…

— Поверю, — сказал Димка.

— Потом мы спросили, куда они идут. И сержант сказал: на Бéрлин, хлопцы, на Бéрлин.

Димка хмыкнул, но мрачно.

Опять они надолго замолчали. Сидели, глядя прямо перед собой. Шоссе петляло. Иногда очень круто. Димка резко выкручивал руль, скорость почти не сбавлял. Мелькали дачи, все сплошь деревянные, одноэтажные и двухэтажные, с резными балкончиками, с цветными стеклами на верандах. При каждой был сад, голые яблони, вишни, кусты крыжовника и смородины; грядки клубничных плантаций выглядели запущенно, неприглядно, ничем не напоминая лета. Еще повсюду лежали осенние листья, но без осенних красок — тускло-коричневые, бурые, скрутившиеся в трубочку, без терпкого запаха увядания и без дразнящего запаха дыма. Осенью их не сожгли. Сожгут ли весной?

Быстро мелькали взморские станции: Авоты, Дзинтари, Майори… Эрик перестал рассказывать. Димка ни о чем не спрашивал. Есть незримый рубеж, где надо остановиться. Не молоть лопатой, как сказал бы фатер.

И они не мололи. Димка пытался домыслить, что там у Эрика было дальше, а Эрик видел все это снова. Видел шоссе, такое же, как сейчас, только со щербинками от крупнокалиберных пуль, которыми угостил их Дорнье-17, видел дальнюю кромку леса впереди и отчетливую сосновую рощицу слева от шоссе. Он видел… Нет, это было позже. А сначала он показал на запад и честно сказал: вы неправильно… они же там… Сержант пилоткой вытер вспотевший лоб: ты не мути нас, хлопец, мы идем, куда надо. Он посмотрел на Эрика хуже чем подозрительно, и Эрик смутился. Смутился чужой убежденностью — а вдруг у него, у Эрика, все сместилось? И этот проклятый Берлин вовсе не там, где он думает? Они расстались. Эрик и Хуго пошли на запад, сержант со своим отделением — на восток. Брать Берлин.

Ни те, ни другие далеко не ушли.

Эрик и Хуго протопали еще с километр, и тут впереди затрещали мотоциклы. Пришлось снова нырять в кювет.

Мотоциклетки с колясками ехали стройно, как на параде. Из каждой коляски целился пулемет. По виду — ручной, но с лентой. Они еще не знали, что он называется МГ-15. Maschinengewehrefünfzehn, гибрид ручного и станкового.

Вдалеке захлопали выстрелы. Отделение их сержанта отошло к тому дому, который им показал Эрик, и обстреливало мотоциклистов. А те с ходу тормозили, спрыгивали со своих трехколесных машин, рассыпались по полю.

Эрик и Хуго переглянулись и дренажной канавой поползли в сторону хутора.

Заработали пулеметы. Немецкие шпарили, не переставая. ДП огрызался редко, короткими очередями: та-та-та, та-та-та. Наверно, берег патроны. Да и вообще был рассчитан на короткие очереди.

Потом приехал кургузый автомобиль с какой-то граммофонной трубой над кузовом. Сначала что-то захрипело, потом раздался громкий голос: прекратите бессмысленное сопротивление! Сдавайтесь!

Сколько все это продолжалось, ни Эрик, ни Хуго сказать не могли бы.

После нескольких взрывов — наверное, это были ручные гранаты, «Дегтярев» перестал огрызаться, смолкли и немецкие пулеметы.

Наконец, эти парни вернулись к своим машинам. Они обмахивались стальными касками и гоготали. Рукава у них были закатаны выше локтя. Это поразило Эрика, он подумал: как у мясников. Кургузая машина тоже сорвалась с места и поехала вслед за ними. А Эрик и Хуго, переждав еще с полчаса, выбрались из канавы и лугом пошли к хутору.

Эрик видел мертвых и раньше. В тяжелых гробах с золочеными ручками. Благообразных, восковых, странных, но не страшных.

Сержант лежал на спине, раскинув руки, как распятый Христос. Нигде не видно крови. Одно только было страшным — открытые глаза. Они не приличествовали смерти. Той, о которой знал Эрик. Это было почти противоестественным — покойник с широко открытыми, недвижными глазами…

Эрик бросил взгляд на ефрейтора и тут же отвернулся. Потом какая-то сила заставила его посмотреть еще раз.

Нижняя часть лица у ефрейтора осталась в целости, но не было лба и глаз. Была какая-то каша, малиново-серая каша, из которой торчали белые кости. Рядом, на тонких ножках все еще стоял ДП.

Один из бойцов сидел, прислонившись к березке, уронив на грудь продолговатую голову с рыжеватой короткой стрижкой и обеими руками зажимал пах. Кое-где между пальцами просочилась кровь.

На мертвых, гудя как пчелиный рой, слетались черные мухи.

Кто-то заговорил у него за спиной, и Эрик обернулся. Старик, наверное, хозяин хутора, что-то спрашивал у Хуго. Оба они стояли в отдалении, и Эрик не разбирал слов. Потом старик наклонился над мертвым сержантом, приподнял его ногу и стал стаскивать сапог. Эрик подошел ближе и услышал, как старик бормочет: надо сразу… пока еще теплый… задубенеет, тогда не снимешь…