Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Похоже, что он чего-то сообразил, этот чудо-богатырь, потому как автомат сдвинулся куда-то в сторону, а морда стала приближаться к Димке.

Когда она приблизилась почти вплотную, поджатые губы Добрыни Никитича разомкнулись:

— Ты чего это? Откуда?

— От верблюда, — проскрипел Димка. — Стащи-ка с меня правый ботинок и носок… Нога обернута бумажкой… Планом. Если убьют, мертвым ползи, но доставь. Слышишь?..

— Да ты-то кто? Партизан, что ли?

— Партизан, — не удержался Димка. — Партизан, понял?

Ему становилось все хуже. И не от боли, а от чувства смерти. Время отсчитывало последние секунды, голос пропал, но губы еще шевелились, и он беззвучно сказал:

— Ренька!.. Рената!..

Солнце всплыло над Димкой, темно-оранжевое, не ослепляющее, и обозначило облака, пригорки, кустарник — все, что отбрасывало тень. А потом засветились болота, луга, несмелые луговые цветы. И капли росы на рассвете.

Ренька вздрагивала во сне. Что-то снилось ей — то ли будоражащее, то ли плохое. Эрик спал как убитый.

Долго ли, коротко, но им еще предстояло жить.

Внешне он был похож на Брувериса, но любил поболтать. А обращаясь к Люсе, всем своим грузным телом оборачивался к ней, тыкал кнутом в невидимое небо и обязательно начинал со слов: «Уж если говорить по правде…»

Впрочем, небо было невидимым только над ними, а впереди давно уже высвечивалось розовато-лиловое, большое-большое пятно на тучах.

Люся не выдержала, спросила:

— Там вот, что это, зарево?

Он поерзал, словно одолели блохи.

— Уж если говорить по правде… Рига там. Еще часа три-четыре и прибудем. Город есть город. При любом затемнении светится.

И она подумала: почти доехали, даже не верится, Ольшанский наверняка уже ждет ее не дождется, и все так гладко идет пока, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Ну, а если…

Она ощупывает «вальтер», усмехается. Если дойдет до этого…

Только в «это» Люся не верит. Вчера, в дороге, ей исполнилось девятнадцать. Впервые — такой необычный, такой удивительный день рождения. Она даже сочиняла поздравительные телеграммы. Самой себе. Вот уж будет о чем порассказать…

Может, и будет…

Конец

Зента Мауриня — латышский буржуазный реакционный философ.

«Путь спасения — Мирное кладбище».

Сокращенное название концлагеря в фашистской Германии.

В этом месте две строки записей тщательно вымараны.

«Радиопередатчик».