Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]
- Название:То, ушедшее лето [Роман]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лиесма
- Год:1980
- Город:Рига
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман] краткое содержание
То, ушедшее лето [Роман] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Окурок уже обжигал пальцы, когда Димка наконец услышал:
— Ну, иди ложись.
Он вошел в темную комнату, чиркнул спичкой, чтобы не расшибиться о какой-нибудь острый угол, увидел, как Ренька до самого подбородка натянула одеяло, и направился прямо к ней.
— Ты чего? — зашипела она возмущенно. — Сдурел?
Он отбросил догоравшую спичку и осторожно присел на краешек ее кровати.
— Димка, — сказала она почти просительно, — иди спать. Не надо дурить. Пожалуйста.
— Не буду я дурить, — грустно сказал Димка. — Ничего я не буду. Но хоть минутку можно посидеть?
— Ну, минутку можно.
Наверное, она почувствовала, что ему не по себе, потому что вдруг высвободила из-под одеяла руку и погладила его по колену.
— Чего тоскуешь-то?
— Да нет, ничего, — он осторожно накрыл ее руку своей ладонью, — все в порядке, Ренчик, все идет по плану.
— О, господи! По плану! Ну какие еще у тебя такие планы?
— Разные, — неопределенно сказал Димка.
— Разные! Ты вот лучше скажи, что после войны-то будет?
— После войны? — он на секунду задумался. — После войны будет мир.
— Ну, а дальше?
— Женюсь я на тебе.
— Это мы еще посмотрим, — сказала она как бы про себя. — Чем ты заниматься-то будешь? Стрелять ведь уже не придется.
— Я же классный механик, Ренька! Из любого драндулета игрушку сделаю.
— Игрушку! — сказала она сердито. — Вот и из меня захочешь игрушку сделать.
— Ренька, Ренька, — сказал он еле слышно, — ты же сама из кого угодно игрушку сделаешь. Зачем ты так?
Она чуть не всхлипнула, но все-таки нашла в себе силы прошептать достаточно сурово:
— Спать иди. Еще успеем наговориться, — чуть помедлив, добавила: — Знаю я твои фокусы.
Было три часа ночи, когда Димка бесшумно встал, нашарил лежавшую на стуле одежду, достал из-под кровати свои истоптанные штиблеты и медленно, на цыпочках, направился в кухню. Плотно притворив дверь, он чиркнул спичкой, зажег вставленный в бутылку свечной огарок и стал одеваться.
Натянув рубашку и брюки, он просунул руку за оборванные, отставшие от стены обои и достал спрятанный там план, взятый им у Роберта. Сложив его так, что получилась плотная бумажная лента, Димка намотал ее на ногу чуть повыше щиколотки. Потом натянул носки и обулся.
После этого он присел к столу, вырвал листок из записной книжки, достал огрызок карандаша и своим затейливым мелким почерком написал в несвойственном ему стиле:
«Эрик, дружище, прости, что надул тебя, но так будет лучше.
А ты, Ренька, слушайся его, и оба ждите меня. Теперь уже недолго».
Димка положил листок на самую середину стола и для верности, чтобы не сдуло сквозняком, приколол к столешнице английской булавкой. Что-то защемило у него в груди, и немного подумав, он приписал:
«Если задержусь, ты, Ренчик, наведайся к моим. К фатеру и мамахен. Ладно?»
Ну вот, теперь, как будто бы, все. Хорошо бы, конечно, заглянуть еще раз в комнату, наклониться над Ренькой поцеловать ее в такую теплую и пухлую от сна мордашку. Спит она крепко… Нет, все равно нельзя. Нельзя, дитя человеческое.
Заперев дачу снаружи, он просунул ключ под входную дверь, постоял, прислушался и зашагал в сторону Слоки.
От того места, где канава сходила на нет, оставалось метров пятьдесят до березовой рощицы, и Димка решил что перемахнет это пространство единым духом.
Тишина стояла первозданная. Даже птицы еще не пели.
Большими клочьями полз туман. Клочья были тугие, и казалось, что под ними должна шелестеть трава. Но она не шелестела, а только тихо клонилась от оседавших на ней капель росы.
Предчувствовалось солнце — большим, не греющим и не ослепляющим шаром. Для Димки было бы оно некстати, но почему-то очень хотелось увидеть его.
Преодолев земное притяжение, он вскочил и зайцем помчался к роще. Шагов через двадцать его ударило в левую лопатку. Ударило так, что он полетел вниз лицом, как если бы ему подставили подножку.
Пробороздив носом землю, услышал Димка, как где-то стучит пулемет. Стук был нечеткий, глухой, словно у Димки заложило уши.
Сколько оставалось до рощицы? Чепуха оставалась. Дотянуться можно.
Он попытался ползти.
Боль прожгла насквозь и так невыносимо, что Димка заплакал. Затряслась голова, а слезы хлынули, как летний ливень. Смерть, в которую он никогда не верил, с которой шутил всю свою недолгую жизнь, нашла-таки подходящий момент, чтобы ужалить его, войти в него, остаться в нем навсегда…
И теперь уже он плакал не столько от боли, сколько от чувства поражения — это ж надо так быстро проиграть, так дурацки и так неисправимо. Вот это-то и бесило его до слез — неисправимость того, что случилось, и черная бездна небытия была не страшна ему, а отвратительна, потому что бессилен он был перед нею, затягивающей, как водоворот, неодолимой… Плюсквампер-фектум!..
Со лба его щекочущими струйками стекал холодный, предсмертный пот и смешивался со слезами, и Димка мазал себя по лицу черной, выпачканной в земле рукой, и вдруг пришла несуразная мысль, что вот и морду он себе уже никогда не вымоет, и вообще уже никогда ничего…
Потом как бы немного отпустило, и он увидел дуло автомата, а собравшись с силами, различил за дулом и человеческое лицо.
Человек лежал за стволом березы, шагах в десяти от Димки. Физиономия была у него, как у новорожденного, и то ли веснущатая, то ли прыщеватая. А над физиономией нависала пилотка с пятиконечной звездочкой.
Димка ошалел от чувства. Хрен его знает, от какого именно — сейчас ему было не до дефиниций. За три с поло-виной года всякие пилотки-звездочки стали таким далеким воспоминанием, что представлялись лишь как-то картинно, а не так вот… Как так?
«А вот так! — сказал себе Димка. — Вот так, как оно и есть, как оно и должно быть, хотя и кажется тебе чудом-юдом, потому что ты ждал неизвестно чего, а у этого пострела капля на носу висит».
После негаданных слез вдруг захотелось засмеяться. Самым дурацким образом. Нахохотаться до чертиков. Но чувствовал он каждым нервом, что смех обернется болью, от которой уйдет и никогда не вернется сознание.
Да и какой тут, едрена-матрена, смех, если этот Добрыня Никитич выпятил из-за ствола автомат… А вдруг у него нервы слабые? На Димке же не написано «Гитлер капут».
Стало хреново. Не хватало еще, чтобы и этот шарахнул в него короткой или длинной очередью. Начинил его, Димкино тело, родным советским свинцом.
Осторожно и незаметно Димка правой рукой полез за пазуху. Вытащил носовой платок. Противно ему было, потому что пальцы сразу стали липкими, а всякой липкости Димка с детства не переносил. Тошнило.
Платок не разворачивался, висел жгутом, но, почти задохнувшись от боли, Димка все-таки прохрипел:
— Эй, ты! Видишь, какого цвета мой флаг?!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: