Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Я засмеялся. Это было очень неожиданно, и шеф ткнул меня в спину:

— Что с вами, Реглер?

Вместо ответа я показал ему на боровики.

— Ну и что? — сказал он. — Почему вы смеетесь?

— Простите, господин оберштурмбанфюрер, — сказал я.

Теперь и мне этот смех показался дурацким. И спроси он меня, почему же я все-таки засмеялся — что бы я ответил? Но он не спросил, он вышел из машины и стал расхаживать по высокому сухому вереску, одну за другой бросая в него недокуренные сигареты. Что может быть хуже лесного пожара?.. Но не мог же я сказать ему об этом…

…Следуя за мотоциклистом, мы подъехали к месту происшествия (а как еще назвать это место?). Шеф выскочил из машины и быстро пошел туда, где толпились наши люди. Я вышел тоже, благо он не приказал мне остаться в машине.

Там лежали двое — мужчина и очень молоденькая девушка. Рядом валялся портативный радиопередатчик. Мужчину перевернули вверх лицом, и грудь его оказалась сплошь в черноватых пятнах, видимо, его основательно прострочили из автомата. Насколько я понимаю, он отстреливался, потому что рядом валялся пистолет какой-то иностранной марки.

Девушка лежала на спине. В правой руке у нее был нож, но никаких ран я не заметил. Штурмбанфюрер что-то спросил у одного из своих людей, тот опустился на корточки возле мертвой девушки и рванул на ней блузку.

Мы увидели маленькую ранку на левой груди.

Потом этот парень повернулся к трупу мужчины и показал на пустые ножны:

— Кинжал она взяла у него, господин оберштурмбанфюрер. Это штучка английского производства. Смазан быстродействующим ядом.

— А радиопередатчик?

— Советский.

Я еще раз взглянул на лицо мертвой девушки и вернулся к машине. Кажется, и шеф пришел почти вслед за мной.

До самой Риги он не сказал ни слова, и лишь когда мы уже ехали по Задвинью, я наконец услышал его голос.

— Красивая девчонка, не правда ли, Реглер?

Вместо ответа я резко тормознул и негромко выругался, потому что из боковой улицы, прямо у меня перед носом вылетел мотоциклист. Шеф тоже выругался и мы поехали дальше. Через какое-то время он сказал:

— Счастливая девчонка…

— Счастливая? — осторожно спросил я.

— Конечно. Если бы у нее не хватило воли ткнуть себя этим ножиком, представляете, что бы мы с нею сделали? — И он добавил: — А мы с вами несчастливые.

Я подумал…

(На этом обрываются записи Каспара Отто Реглера. Обрываются настораживающе, без многоточия, поставленного нами из чисто стилистических соображений. Более того, в последнем слове мы добавили букву «л» — в оригинале написано: «Я подума». А дальше два десятка чистых листов. Лишь на самом последнем — множество дат, перед которыми значится «пол.» или «отпр.» Видимо, со свойственной ему педантичностью, он записывал числа, когда получал или отправлял письма. Людей, его знавших, либо как-то соприкасавшихся с ним, найти не удалось, да и вряд ли их свидетельства имели бы какое-нибудь значение. Одни-два лишних штриха?.. Дальнейшую судьбу его семьи мы даже не пытались выяснить. Для нас она лишена интереса.)

— Чего это ты тут маешься? — хлопнула его по плечу Айна, девчонка из их класса. — Риту поджидаешь?

Эрик пожал плечами:

— Гуляю.

— А в гимназию почему не ходишь? Работенку нашел?

— Нашел.

— Ну, тогда бери меня в жены. Риту сегодня с геометрии вызвали к директору, а потом увезли. Говорят, что прямо в гестапо. Вот уж не думала, что такая тихоня может натворить чего-то… Проводишь?

— Нет, — сказал Эрик, — ты уж прости, я сегодня в ночную смену. Самолеты ремонтируем.

— Хорошо живешь.

— Да, — сказал он, — не жалуемся. Привет ребятам.

Оставалась Жанна. Но он до сих пор не знал ее адреса. Они встречались два-три раза в неделю, возле той же самой церкви, где состоялось их первое свидание. Значит, увидеть ее Эрик сможет только завтра. Завтра или никогда…

Рената и Димка ждали его на Эспланаде, возле Художественного музея. К стене были прислонены три велосипеда.

— Ну? — в один голос спросили Димка и Рената.

— Риту арестовали. В гимназии.

Димка присвистнул:

— Стало быть, всех берут. Под гребенку.

Постояли, не говоря ни слова, потом Димка махнул рукой:

— Ладно, поехали. Будем надеяться, что про дядькину дачу они не знают.

С набережной было видно зарево. Горела Елгава. Равномерно, слегка вибрируя, гудела канонада.

Остановили их только в Дубулты. Возле полицейского участка. Вышел на дорогу шуцман, поднял руку.

— Куда едете?

— Мы из Риги, — прерывающимся голосом сказал Димка. — Там такое творится!.. А у меня в Каугури дядька живет.

Шуцман помолчал, потом опустил карабин.

— Ладно, поезжайте.

Когда проехали метров сто, Димка злорадно сказал:

— Напустили в штаны, голубчики.

На следующий день части 3-го гвардейского механизированного корпуса на участке Кемери — Клапкалнциемс вышли к побережью Рижского залива, взяв в полукольцо всю группу армий «Север».

Сначала Димка ни за что не хотел отпускать Эрика одного. Но ехать в Ригу всем троим было чересчур рискованно, а оставить Реньку на даче… Да она бы и не осталась. И, в конце концов, Эрик поехал один.

— Так надо, — сказала Жанна.

Они сидели на узкой дубовой скамье в полутемной церкви, и перед нею лежала раскрытая книжечка псалмов.

Эрик увидел, как на страницу капнула слеза.

— И ты… ты можешь?

— Нет, — прошептала она, — не могу… — Но секунду спустя снова: — Так надо, пойми. И не мучай меня. Неужели ты не видишь…

Она схватилась за книжку, и удивительно длинные ее пальцы стали лихорадочно перелистывать и мять страницы. Эрик незаметно сжал ей локоть.

— Не надо. Пусть будет так. Вот только жить страшно. Не видя тебя, ничего не зная… Но теперь уже недолго. Как только наши войдут в Ригу, жди меня… В тот же день.

— Да, — благодарно сказала она. — В тот же день. Иначе… не знаю, что со мной будет.

— Твой отец решил правильно. Еще правильнее было бы вообще не приходить сегодня.

— Я не могла не прийти. Ты бы измучился.

— Да, но ниточка была бы оборвана. А так… Может, нас уже ждут у выхода.

Жанна вздрогнула.

— Мне пора. Я выйду первой.

— Нет, — сказал он, — я.

— В таком случае, вместе.

— Хорошо, — сказал он. — По крайней мере, я успею поцеловать тебя.

— Ну что ж, — грустно улыбнулась Жанна. — Если бог есть, он простит нас… Оружие при тебе?

— Да.

— Поклянись, что если… они там, у дверей, ты сразу застрелишь меня.

— Клянусь, — сказал Эрик. — И клянусь, что второй пулей убью себя.

Они встали и на цыпочках двинулись к выходу. Несколько старушек проводили их глазами.