Виктор Андреев - То, ушедшее лето [Роман]

Димка встал, обошел зачем-то вокруг овального обеденного стола, потом вышел в кухню. Присел на корточки перед плитой, открыл железную дверцу, нашарил в кармане смятую сигарету, закурил.

Дым ел глаза, и курить-то, в общем, совсем не хотелось, но очень уж было смутно. Какой-то кавардак в этом самом «кумполе». И — «минутная слабость». Димка с ходу запоминал такие выражения. Вот только в книжке это было или кто-то ляпнул — не вспоминалось. Да и какая разница? Главное — выразить мысль.

На сигарете медленно удлинялся серый, шероховатый столбик пепла. Димка стал наблюдать за ним: отвалится или не отвалится? Даже решил загадать — если не отвалится… Но спохватился — нет, черта с два! «Минутная слабость» прошла. И впервые за сегодняшний день он почувствовал себя самим собой. Настоящим. Без дураков.

В двери хрумкнул ключ, словно надкусили огурец. Рената вернулась неожиданно скоро. Димка швырнул в плиту недокуренную сигарету, встал, распрямился, спросил односложно:

— Ну?

Она протянула ему клочок бумаги, усмехнулась:

— Здесь все записано. Прочти, запомни, потом проглоти.

— О’кэй, — сказал Димка. — О’кэй, Ренюшич. Этой бумажкой можно отменно поужинать. Главное — фигурально. Не растолстеешь.

— Ты понял? — сказала Рената. — Завтра.

— По-твоему, я неграмотный?

— Завтра, — еще раз сказала Рената. — Ты хоть зайдешь потом?

Она подошла к нему совсем близко, ткнула кулаком под подбородок:

— Если не придешь, убью.

Димка нахмурился:

— Ты поменьше переживай. Переживания — это, знаешь ли, как слабительное. Все время бегаешь, а толку — чуть.

— Остолоп, — тихо сказала Ренька. — Учить тебя некому.

Она больно схватила его за уши, и Димкины губы прямо-таки потонули в ее горячем рту. И длилось это столько, что Димка чуть не задохнулся.

Потом она отпустила его и грубо сказала:

— Вываливай!

И он ошарашенно вывалился. Он снова сел на трамвай и доехал до дому.

— Прошвырнулся? — спросил отец.

— Тоска, — сказал Димка. — Темно. И ни то ни се.

Еще не было двух, когда Димка вывел свой щегольской «эренпрейс», защемил штанину металлическим зажимом, чтобы она не попала в цепь, вскочил в седло и закрутил педалями.

Путь ему предстоял неблизкий, и до самого моста он гнал вовсю, зная, что в Задвинье, на мощенных круглым булыжником улицах, не очень-то разгонишься.

По мосту Димка ехал медленно, что-то насвистывая, внимательно вглядываясь в часовых. Их было трое — два по концам моста, один в середине. Пожилые дядьки, с карабинами.

Потом пошли задвинские улицы, и там, где прохожих было немного, Димка гнал прямо по тротуару. Остался позади Агенскалнский рынок, а еще минут через десять Димка добрался до Засулаукса. Взглянул на станционные часы. Времени оставалось в обрез.

И все-таки он оказался на месте минута в минуту.

Одноэтажный дом был огорожен глухим и таким высоким забором, что виднелась только серая шиферная крыша и кроны каких-то фруктовых деревьев.

Возле калитки, над кнопкой электрического звонка, была прибита железная дощечка с надписью: «Злая собака». Кто-то карандашом приписал на ней: «Без зубов».

Димка прислонил велосипед к забору и позвонил, трижды подолгу нажимая кнопку. Подождал. Хотел позвонить еще, но тут завизжали запоры, и калитка приоткрылась.

Молодая, крупнолицая женщина подозрительно уставилась на Димку.

— Фрейманис здесь живет?

— Ну, а если и живет? Тогда что?

— Я от доктора Ванага. Привез рецепт.

Женщина хмуро оглядела его с ног до головы. Она явно колебалась, и Димка испугался, что калитка сейчас захлопнется. Поэтому он быстро вытащил «Минокс», секунду подержал его на ладони и тут же опять опустил в карман.

Глаза у женщины оживились.

— Поезжайте до конца улицы, — тихо сказала она, — и там ждите. Когда я пройду мимо, пойдете за мной на расстоянии ста метров.

Пожав плечами, Димка вскочил на велосипед… Через три квартала улицу словно ножом обрезали — дальше начинался луг.

Ждал Димка минут двадцать, и уже решил, что его надули, когда наконец вдали показалась хозяйка особняка. На поводке она вела здоровенного пса — похоже, боксера. Приближалась эта парочка дьявольски медленно, потому что пес то и дело обнюхивал чей-нибудь забор, а затем деловито поднимал заднюю лапу.

Поравнявшись с Димкой, женщина не пошла через луг, а повернула направо, в сторону какого-то заброшенного садоводства, над которым возвышалась четырехугольная деревянная башня неизвестного назначения — не то водокачка, не то смотровая вышка.

Пропустив вперед женщину и ее страховидного пса, Димка медленно шел следом за ними, ведя велосипед за руль.

Так они шли и шли, пока не добрались до этой самой каланчи или водокачки. Тут женщина остановилась, долго топталась на месте, потом сделала знак, что Димка может приблизиться.

Он и приблизился, но на такое расстояние, чтобы остаться вне досягаемости боксера.

Женщина усмехнулась:

— Не бойтесь. Без моей команды он вас не тронет.

«А откуда я знаю, что ты не дашь такой команды?» — подумал Димка. Однако же сделал еще несколько шагов, прикрываясь велосипедом от этого четвероногого черта.

— Дайте аппарат, — сказала женщина. — Я должна убедиться, что он в полной исправности.

— А где то, что я должен получить взамен?

— Не беспокойтесь, молодой человек, я не собираюсь вас надувать, — она презрительно усмехнулась, — но, если вы мне и не верите, вам все равно придется рискнуть.

И как бы в подтверждение ее слов, раздалось глухое ворчание боксера.

«Положеньице — лучше некуда», — подумал Димка и полез в карман за «Миноксом».

Женщина быстро и со знанием дела проверила аппарат — ну прямо-таки как заправский фотограф, — затем сунула его куда-то за пазуху, а Димке протянула большой заржавленный ключ.

— Там есть дверь, — показала она на башню. — Войдете и увидите в углу парниковые рамы. Под ними лежит то, что вам нужно. Уходя заприте дверь и положите ключ под порог.

Димка подошел к ограде, прислонил велосипед к ветхому столбу, взял портфель, лег на спину и стал проползать под колючей проволокой. Это было несложно.

По виду ключ был такой, будто он пролежал в земле с тех самых пор, как им отпирали городские ворота при каких-нибудь средневековых феодалах, но замок поддался безо всякого труда, даже не скрипнул — похоже, что его регулярно смазывали. А вот дверь осела так, что Димке удалось оттянуть ее лишь настолько, чтобы боком протиснуться в темное, без окон помещение, откуда на него пахнуло такой густой затхлостью, что он вспомнил склепы на Мирном кладбище, куда они с ребятами забирались в далекое довоенное время.

Димка включил карманный фонарик, и слабый луч света (батарейка уже садилась), как солнечный зайчик, забегал по заплесневевшим стенам, полусгнившей лестнице, поднимавшейся к черной квадратной дыре в дощатом потолке, по груде битого стекла — мутного, затянутого паутиной, и наконец остановился в углу, где — одна на другую — было навалено десятка полтора больших парниковых рам.