Владимир Першанин - Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

— Лучше, если фрицы первыми ударят? — не мог успокоиться Бельченко.

— Может, и лучше. Ладно, иди отдыхай.

Командир зенитной батареи Николай Филиппович Антюфеев уступил Шестакову свою просторную землянку. Печка, сделанная из двухсотлитровой железной бочки, обложенной камнями, гудела, пожирая мелко нарубленные кусты, просушенные морозом сухие чурки, пучки бурьяна.

Николай Антюфеев, в круглых очках и меховой безрукавке, сидел за грубо сколоченным столом и рассказывал о жизни на батарее.

— Какой из меня командир? Всю жизнь учителем работал, перед войной в завучи перевели, зарплату прибавили. А тут речь Молотова — «Вставай, страна огромная!» Для меня армия — дело знакомое, в конце двадцатых три года отслужил простым красноармейцем. Затем рабфак при институте закончил и стал великим математиком.

Кира Замятина жарила на большой сковороде картошку — полведра принёс в подарок Антюфеев. Присела передохнуть, закурила трофейную сигарету.

— Ну и как, слушались вас ученики? — насмешливо спросила она. — Или на головах ходили?

— А куда они денутся? Меня и жена слушалась, — засмеялся узкоплечий, небольшого роста старший лейтенант. — Думаешь, для этого широченные плечи и гвардейский рост необходимо иметь? Ошибаешься, Кира. Я в кавалерийском полку крепко к порядку приучен был. И на батарее дисциплина на высоте, хотя всего два командира на шестьдесят человек. Что, плохую землянку обустроили?

— Хорошую, — согласилась медсестра Замятина. — И нары широкие. Небось, не один на них спал, девок у вас хватает.

— Один — не один, кому какое дело. Я мужик не старый, сорок три года в октябре исполнилось.

— А дома жена, дети…

— Трое, — подтвердил Антюфеев. — По денежному аттестату зарплату мою целиком получают. Осенью земляк помог кое-какую одёжку, обувку для семьи переправить. А с женой я как в июле сорок первого простился, только письма друг другу пишем.

— Все вы, мужики, такие!

— Кира Николаевна, — подал голос Калугин, — рассуждала бы ты поменьше. Выплюнь свою соску и картошкой займись. Подгорает.

— От такой жизни не то что закуришь — запить хочется. Сорок раненых да обгоревших в одном бою. И тридцать человек похоронили. Сегодня трое погибли.

— Можно подумать, ты от жалости к ребятам сейчас заплачешь!

Калугин недолюбливал броскую, высокомерную с бойцами медсестру, носившую на увесистой груди две медали «За боевые заслуги». Знал, что была в близких отношениях с начальником санбата. Получился какой-то скандал с его женой, и Замятину перевели от греха подальше в танковый батальон.

— Вы пишите свои бумаги, товарищ капитан, а за картошку не беспокойтесь.

Григорий Денисович Калугин хотел съязвить насчёт медалей, но сдержался. Несолидно бы получилось. Тем более, заканчивал письмо родителям погибшего сегодня младшего лейтенанта Кузовлёва. Ни медали, ни ордена у командира танка не было, так же, как у большинства других танкистов. Не баловали людей в сорок втором году наградами.

Глянув ещё раз на медсестру, подвинул ещё один листок. Надо представить Кузовлёва к медали «За отвагу». Заслужил её парень, хоть и посмертно. В упор на своём лёгком танке с немецкой самоходкой сражался.

Сидевший рядом Николай Антюфеев встрепенулся, к чему-то прислушиваясь. Крикнул, одевая шапку и бушлат:

— Гасите печку, фрицы летят, — и выскочил из землянки.

Кира растерянно застыла у печки. С руганью подскочил старшина Черняк, открыл заслонку и плеснул два ковша воды. Всё заполнилось клубящимся паром, серым от золы. Подхватив автомат, тоже выбежал из землянки.

В ночном небе нарастал прерывистый гул тяжёлых самолётов. Комбат Шестаков разглядел силуэты трёхмоторных транспортных «Юнкерсов-52» сширокими крыльями и массивным корпусом.

Батарея работала слаженно. Вокруг звена «транспортников» вспыхивали шапки снарядных разрывов. Тяжело загруженные самолёты плыли медленно, со скоростью 260 километров в час.

Казалось, что частые вспышки наглухо перегородили путь к Сталинграду тройке загруженных под завязку юнкерсов, но звено упорно пробивалось сквозь частокол разрывов. Следуя за ведущим, самолёты набирали высоту, но при этом терялась и без того медленная скорость.

Один из «юнкерсов» встряхнуло. Танкисты оживлённо кричали:

— Добивайте гада!

— Он уже отстаёт… сейчас кувыркнётся.

Повреждённый самолёт действительно отставал. Вспышки вокруг него превратились в сплошное светящееся облако. Старший лейтенант Антюфеев корректировал огонь, его команды сразу передавались на каждое орудие девушками-связистками.

— Черняк, разворачивай свой браунинг, чего стоишь! — крикнул комбат Шестаков.

— Есть! — весело отозвался старшина, передёргивая затвор крупнокалиберного пулемёта «Браунинг», установленный на бронетранспортёре «Скаут».

Черняк владел пулемётом умело. Тяжёлые пули, способные достать самолёт на высоте двух километров, шли светящейся трассой к силуэту юнкерса. Танкисты из роты Григория Калугина тоже не выдержали и открыли огонь из трофейного пулемёта МГ-42.

— Горит, сволочь!

— Это старшина его из браунинга уделал.

Хотя танкисты не жалели патронов, тяжёлый самолёт подбили зенитчики прямым попаданием снаряда.

Но даже с горящим мотором и рваной пробоиной в корпусе юнкере продолжал упорно тянуть в сторону аэродрома под Сталинградом. Затем стал быстро терять высоту, исчез из виду, а на горизонте вспыхнуло зарево. Спустя несколько секунд послышался глухой отдалённый взрыв.

— Пару танков или бронетранспортёр бы туда послать, — горячился лейтенант Пётр Бельченко. — Может, кто из фрицев уцелел. Да и трофеи пригодились бы.

— Не навоевался, орёл? — поддела его зенитчица Настя Вересова. — За каким хреном в ночь мчаться? На мину наскочить или в канаве голову свернуть? И вообще, лучше бы догадался меня погреть. Чтой-то застыла я на ветру.

— И то верно, — согласился Антюфеев. — Обними девку, лейтенант, если просит. А там сгорело всё. Разве что пару-тройку тюков в снег отбросило. Завтра подберём.

— Пошли ужинать, — подвёл итог спорам комбат Шестаков. — А ты, Петро, приглашай Настю к нам. Места за столом хватит.

Сержант Настя Вересова, в бушлате, с карабином за спиной, отрицательно покачала головой:

— Спасибо, товарищ капитан, я лучше к своим пойду.

— А мы что, чужие тебе? Вместе по фрицам стреляли. Надо обмыть подбитый юнкере.

— Лучшая наводчица во взводе, — вмешался Антюфеев. — Петро, бери девчонку, чего теряешься?

— Иди-иди, не ломайся, — благосклонно проговорила Кира. — Петя Бельченко разведчик смелый, а насчёт девушек теряется. Хоть целоваться его научишь.