Владимир Першанин - Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Выстрел башенной «сорокапятки» ударил коротко и звонко. Бронебойному снаряду, раскалившемуся до малинового свечения, понадобилось полсекунды, чтобы достичь цели. Однако удар пришёлся под углом, болванка высекла сноп искр и отрикошетила от брони. Пётр Бельченко с руганью загонял в казённик новый снаряд, торопясь обогнать немецкого механика-водителя, который резким поворотом мог развернуть свою массивную машину лобовой частью к Т-70.

Второй снаряд пробил башенную броню, тело немецкого наводчика и врезался в боеукладку, разрывая гильзы, в которых, шипя, вспыхивал артиллерийский порох. Из бокового люка выбрался офицер, командир машины. Попытался вылезти заряжающий, но внутри танка уже вспыхнул огненный клубок, и рванули от сильного жара сразу несколько фугасных боеголовок.

— Лейтенант, уходим! — кричал механик-водитель. — Наши уже услышали.

— Уходим, — согласился Бельченко, с тоской осознавая, что уйти они не успеют — в их сторону развернулись не меньше полдесятка стволов. Механик лихорадочно набирал скорость, уводя танк из-под огня. Лейтенант выпустил ещё один снаряд. Ответная болванка пронеслась в метре от башни, встряхнув сжатым как резина воздухом лёгкую машину.

— Прорвёмся, — бормотал сержант, бросая танк из стороны в сторону.

Пока их спасало мастерство механика-водителя и ложбина, частично защищавшая машину от вражеских снарядов. Лейтенант Бельченко оглянулся назад, на дороге горел немецкий танк Т-3, взрывы боезапаса сбросили на снег башню, ветер крутил облако маслянистого дыма. Теперь лейтенант не сомневался, что свои услышали происходящее, тем более, немцы продолжали вести огонь. Самоходка «Мардер-2» сдлинноствольной противотанковой пушкой выжидала, когда русский танк выскочит из ложбины на открытое поле. Деваться ему больше некуда.

Расстояние до Т-70 составляло уже около семисот метров. Наводчик, опытный унтер-офицер, поймал русскую машину в прицел, когда она слегка замедлила ход, выбираясь из ложбины. Осколочно-фугасный снаряд взорвался с недолётом, но этого хватило, чтобы перебить гусеницу.

— Амба! — выкрикнул сержант Лактионов, с трудом удерживая рычаги крутнувшегося на скорости танка. — Доигрались в разведчиков. Умрём, как герои, так, что ли?

Согласно Уставу, пока действовало вооружение, экипаж был обязан продолжать бой. Бельченко выпустил два снаряда и приказал механику:

— Юра, уходи!

— Вместе уйдём, — мотал головой сержант. — Взрывай машину, ничего мы с нашей «сорокапяткой» не навоюем.

Бронебойная болванка пробила корпус, всё заполнилось дымом. Бельченко не чувствовал ног. Подтянувшись на руках, он попытался выбраться наружу. Его подхватил Юра Лактионов.

Сумел вытянуть за кисти рук на башню и увидел, что у Бельченко оторвана по колено одна нога, а вторая смята и болтается на сухожилиях.

— Ничего, сейчас мы…

Договорить сержант не успел. Удар в броню ещё одного снаряда сбросил его в снег, а лейтенант исчез внутри горевшего танка. Лактионов кое-как поднялся и побрёл прочь. Рванули сразу с десяток снарядов внутри Т-70, перекосив башню и снова опрокинув механика в снег. Подняться он уже не смог, осколок пробил бок, сломав несколько рёбер.

Он ворочался на окровавленном снегу, пока не обессилел. Небо над головой темнело — может, от дыма? Гасло сознание, дышать становилось всё труднее. Юра Лактионов, весёлый и крепкий парень родом из Вологды, умирал. Возникали и расплывались лица близких ему людей: жены, дочки и сына, матери, младшего брата, сестрёнок… Затем всё накрыла темнота.

Трое десантников во главе с Василием Дарькиным быстрым шагом уходили в сторону своего батальона. Оба мотоцикла, свернув с дороги, стремились перехватить их. Один застрял в снежном сугробе, другой открыл огонь из пулемёта, прижимая десантников к земле.

Василий понимал, что на открытой местности все преимущества на стороне мотоциклистов. Пулемёт МГ-34, установленный в коляске, достанет их за километр. Единственным укрытием был снег.

— Заляжем в сугробе возле тех кустов, — показал направление сержант. — Когда фрицы приблизятся, открываем огонь по моей команде.

Однако экипаж цундаппа во главе с опытным фельдфебелем, хотя и получил задание взять «языка», излишне рисковать не хотел. Отъехав немного от дороги, пулемётчик открыл огонь.

Дело своё он знал. Машингевер бил частыми очередями по 5–7 патронов. Кусты боярышника и спрессованный ветром сугроб вокруг него оказались слабой защитой. Голые кусты срезало, как косой, сугроб разлетался комками и облаком снежной пыли.

Через несколько минут был тяжело ранен в шею один из десантников. Его бинтовали, но кровь продолжала сочиться сквозь повязку. Парень хрипел и умирал на глазах.

Теоретическая прицельность автомата ППШ — пятьсот метров. Но сержант Дарькин понимал, что на таком расстоянии он ничего сделать не сможет. Фельдфебель, догадавшись, что пули достигли цели, приказал приблизиться ещё метров на сто и закричал:

— Эй, русские, жить хотите? Поднимайте руки и шагайте к нам.

— Если сдадимся, ножами изрежут, чтобы сведения выбить, — нервно шептал десантник, теребя автоматный ремень.

— И бензинчику не пожалеют, чтобы подогреть как следует, — сказал Василий, целясь в пулемётчика.

Экипаж цундаппа потерял осторожность, увидев взрыхлённый пулями сугроб, срезанные кусты и пятна крови. Кроме того, приближалась бронетанковая рота.

Рослый фельдфебель, привстав на сиденье, ждал, что ответят зажатые в ловушку «иваны». Пулемётчик тоже поднял голову от своего МГ-34, а третий солдат из экипажа, хоть и держал наготове автомат, но его короткоствольный МП на таком расстоянии был бесполезен.

— Саня, открываем огонь, — прошептал Василий Дарькин. — Бей прицельно, короткими очередями.

У автомата системы Шпагина ППШ-41 сильные маузеровские патроны и высокая скорострельность — шестнадцать пуль в секунду Сержант выбрал момент, когда экипаж цундаппа на какие-то секунды расслабился. Оба десантника стреляли в пулемётчика, который представлял наибольшую опасность. Отчётливо слышались удары пуль, пробивающих тонкий металл коляски.

Унтер-офицер дёрнулся, дал очередь (рукоятку машингевера не выпускал из рук), но очередная пуля перебила плечо. Пулемёт замолчал. Фельдфебель, тридцатилетний опытный воин рейха, ушёл из-под пуль, скатившись в снег. Солдат, сидевший на заднем сиденье, открыл огонь из автомата и тоже прыгнул в снег.

Фельдфебель действовал решительно. Отодвинув тяжело раненого унтер-офицера, припал к прицелу. Пулемётом он владел умело, но мешал стрелять унтер-офицер, пытавшийся вылезти из коляски. Всё же он накрыл русских довольно точной очередью.

Вскрикнул и сунулся лицом в снег молодой десантник. Пули пробивали сугроб насквозь, две или три прошли в метре от сержанта Дарькина. Привстав на колено, сержант выпустил одну и вторую короткую очередь. Удар по каске заставил фельдфебеля вскрикнуть. Он сорвал её с головы и ощупывал рану. Кровь текла по лицу, его куда-то тянул за руку автоматчик. Тяжело раненый фельдфебель не понимал, чего он хочет.