Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Вот и договоримся, чтобы я больше не слышала ничего подобного о моей работе.

— Хорошо, хорошо, успокойся. Извини меня.

— Извиняю.

— А они, немцы, не пристают там к тебе? — спросил вдруг Григорий.

— Я за себя сумею постоять, — твердо сказала Эра. — Вот ты все время говоришь «немцы»? Наверное, забыл, кто убил Августа Францевича? По чьей вине, в конце концов, скончалась мама? Как видишь, мне лично фашисты принесли больше горя, чем тебе.

Григорий вздрогнул, когда в оглушающей тишине снова прозвучал ее голос.

— Ты помнишь того хулигана? Ну, который еще на пляже…

— Помню, — перебил Гриша, удивляясь, как она может говорить в такую минуту, когда в нем все поет.

— Фашисты его казнили.

— Что? — Ему показалось: ослышался. И потому переспросил — Каштана казнили?

— Продырявил у них баки с бензином и выпустил его в овраг. Когда Каштана хотели схватить, он, отбиваясь, застрелил из обреза эсэсовца и полицая.

— Вот это да-а?

— Как они его мучили, негодяи. Пытались дознаться о сообщниках. Говорят, ни единого слова не проронил. Истерзанного, повесили на площади у вокзала… Бедный мальчуган.

— Сволочи, — Гришу захлестнула лютая ненависть. — Он же туберкулезом болел, его и в армию из-за этого не взяли.

— А его сестру не знал?

— Знал, но плохо. Встречал несколько раз. Она-то Степке и путевку достала в лечебницу.

— Каштана звали Степаном?

— Да, фамилия их Лунгу. Они то ли молдаване, то ли цыгане или сербы.

— Только не цыгане. Тех еще вначале выловили, увезли и, говорят, убили. И детей и женщин.

— А ее?

— Работала в офицерском казино официанткой, а вечерами там же пела под гитару. По слухам, пользовалась потрясающим успехом.

— Стерва, — вскипел Гриша. — Братишку казнили, а она…

— Не торопись с оценками, — прервала его Эра. — Когда Степан погиб, Виорика пришла ночью к помощнику коменданта. Он руководил казнью ее брата. Это случилось в тот день, когда на мосту взорвался поезд. Гестаповцу побежали доложить о катастрофе и обнаружили его дома с ножом в горле. А Виорика исчезла. Говорят, то ли попала под бомбу — тогда налет был, то ли со скалы бросилась.

— Вот так история, — только и промолвил Гриша.

…Утром в дверях появилась Эра — такая милая я любимая. В руках — сверток и небольшой узелок. Она сказала, будто ответила на его вопросительный и тревожный взгляд:

— Тебе на дорогу собрала. Ты говорил, через три дня уйдешь. Сегодня последний.

— Да, да, пора, — и Гриша потянулся к ней.

— Тут немецкая форма, — кивнула Эра на сверток. — А это продукты. Как себя чувствуешь?

— Нормально, — хотя состояние было такое, словно от ран отрывали присохшие повязки.

— Тогда вставай, — прикусила зубками верхнюю губу, явно сдерживая слезы.

— Не могу я. — Гриша нежно обнял ее за талию. — Не могу без тебя и никуда не пойду.

— Но ты же сам говорил?

— Подумаешь, сбегаю посмотрю, не пришел ли кто из ребят, и вернусь. Зачем же совсем-то?

— Боже мой. Какой же ты еще мальчишка: посмотрю, вернусь, — Эра улыбнулась страдальчески. — Ты не в гостях. Вокруг враги — жестокие и беспощадные. Будь серьезным, не болтай глупостей, собирайся.

— Никакие не глупости. Давай вместе подумаем, как быть дальше?

— О чем? О чем подумаем?

— Ну, я не знаю… Организуем, например, здесь, в тылу у фрицев, партизанский отряд. Свяжемся с нашими, станем сражаться…

— Не фантазируй, — перебила Эра. — Оставаться тебе нельзя. Здесь все на виду. Жителям известно — родственников у меня нет. Сразу схватят и тебя, и меня, и малышей. Ты не знаешь фашистов. Это звери, ничего святого для них не существует. — Она внимательно взглянула на него, передразнила с иронией — Партизанский отряд соберет? Сражаться будет? Не, не получится из тебя Денис Давыдов, а из меня Жанна д'Арк. Быстренько надевай форму и, как стемнеет, уходи. Еды, правда, немного, а фруктами в садах разживешься.

Эра встала, прошлась по комнате, остановилась перед Гришей:

— Ты проберешься задами до речки — это близко и сплошной ивняк — не заметят. Затем спустишься по течению к роще, переправишься на противоположный берег…

— Дальше известно. — Он начал одеваться. — Собак у них нет?

— Каких собак? — недоуменно вскинула брови Эра.

— Овчарок там, ищеек?

— Не-ет. А впрочем, кто знает? — пожала плечами.

Форменная одежда была почти новой, но пованивала дезинфекцией. От сознания, что ее сняли с трупа, мутило. Эра заметила это.

— Я выстирала и выгладила, но мыла нет.

Она присела на табуретку и не сводила с него глаз. Руки безвольно лежали на коленях, спина ссутулилась.

— Готов, — он затянул ремень. — Как?

— Ничего. Сапоги не жмут?

— Нормально.

— Пошарь под подушкой и возьми себе.

Гришка вытащил маленький, как игрушка, «зауэр» С перламутровыми щечками на рукоятке. Повертел, поднял на девушку взгляд.

— Откуда?

— Позаимствовала у раненого гауптмана. Бери, себе еще достану.

— Поосторожнее с этим, найдут — не поздоровится.

— Не найдут, не волнуйся. — Она расправила на коленях халат, вопросительно взглянула на Гришу — Фашисты бахвалятся, будто подошли к Москве. Представляешь?

— И ты веришь? — успокаивая, он погладил ее по голове.

— Я им вообще не верю. Тревожно на сердце — эти варвары могут разрушить и сжечь Москву. Как хочется сейчас быть там!

— Никому мы ее не отдадим. И я убежден, еще приедем туда вместе. Маши-Даши где?

— Соседку попросила с ними посидеть, сказала, что срочно в госпиталь вызывают. — Она встала, прижалась к нему, потерлась щекой о его щеку — Береги себя.

— Ты береги, — он нежно поцеловал ее волосы. — Я вас разыщу. Обязательно, что бы не случилось. Постарайся отсюда никуда не уезжать. — В горле запершило, говорить больше Гриша не мог.

— Будь осторожен. Помни, буду ждать всегда.

Гриша шагнул к двери. Но тут же повернулся и вновь рванулся к девушке.

Эра отстраненно подняла руку, сказала глухо, отрешенно:

— Иди. Уходи же, наконец…

На Одинцова из-за будки выскочили два солдата. Короткой очередью младший лейтенант срезал обоих. Около локомотива с вагоном мельтешили и гомонили гитлеровцы. Одинцов послал и туда несколько пуль. Внизу оправа мелькнули три тени. «Ага, Карлов, Лунев и матросик оторвались. Порядок, командир покидает корабль последним. А где же Шкута?» И тут же увидел — минер лежал навзничь поперек рельсов. Кинулся к рыженькому, приподнял залитую кровью голову, затормошил. Мертв — пули пересекли шею.

От паровоза снова застрочили автоматы. Младший лейтенант рванулся и съехал в овраг. Петляя, как заяц, понесся вдоль ручья. У высокого песчаного карьера бросился ничком на землю. И тотчас ухнул взрыв.

Лавиной посыпалось сверху, придавило. Одинцов на миг потерял сознание, но пришел в себя быстро. По горло его засыпал песок. Судорожно дергаясь, разгреб и выбрался на гребень выемки. Вокруг грохот, деревья точно пустились в пляс. Там, где был мост, словно развергся кратер вулкана.