Станислав Китайский - Поле сражения

– Контрразведка – дело тонкое, – пояснял Черепахин, – могли ему дать и такое задание: войти в число партизанских руководителей, чтобы потом разом покончить с ними. Да и точные данные о замыслах врага, считай, половина успеха… Эта история с мандатами – от нас и от этого Черевиченки, – помнишь? – мне тогда ещё показалась более глубокой, чем объяснял он. Игра опасная, но свеч стоит…

Версия показалась Анне Георгиевне убедительной. Машарин в её воображении превратился в героя и великомученика, совершающего самоотверженный подвиг во имя спасения России. С этой точки зрения она объясняла себе и его нерешительность по отношению к ней: не мог он взять на себя ответственность за её судьбу, готовясь принести себя в жертву на алтарь отечества. И она любила его теперь ещё сильнее.

– Какой он, к черту, великомученик? – пытался разубедить её при последней встрече Силин. – Просто здоровое трезвое животное с хорошо развитым чувством самосохранения. Шкура всегда дороже идей, вот он и переметнулся. Будьте умницей, Анна Георгиевна, не творите себе кумира, из чего нельзя сотворить. Поедем со мной в Иркутск. Оттуда я увезу вас в любой город, какой пожелаете, и буду преданно любить до конца своих дней. Я не мальчик, мне не двадцать, и даже не тридцать, я отвечаю за свои слова. С Андреем Григорьевичем вам не по пути, это вы и сами прекрасно понимаете. А Машарин пустышка, вы любите не его, а созданный вами же идеал.

Анна Георгиевна тогда пригрозила пожаловаться мужу, если Силин позволит себе ещё раз подойти к ней с подобными предложениями.

– И я всажу пулю в его пустую скворешню, – сказал Силин. – Впрочем, я ему зла не желаю. Я хочу только добра вам и себе. Пусть живёт. Но вы, как вы?..

– Еще раз прошу оставить меня, Евгений Алексеевич! – сказала она. – Я люблю Александра Дмитриевича и знаю его лучше вашего. Я пойду по его следам, и он будет моим. В этой погоне мне нужна собака. Ею будет муж. Вы вообще ни при чем!..

Силин ушел глухой стороной в Иркутск, а они петляли от деревни к деревне, надеясь примкнуть к какой-нибудь потрепанной воинской части и установить связь с Машариным. Но такой части не находилось. Партизаны быстро продвигались на юг, заставляя Черепахиных скитаться по тылам, ночевать в неприветливых избах, где пахнет телячьими испражнениями и кислой овчиной не меньше, чем в этой дурацкой юрте, из которой их теперь гнали.

Анна Георгевна вздрогнула, всей кояжей ощутив застойный холод, волчий вой и свою неприкаянность в этом мире.

На второй день нового года Ленская партизанская группа под командованием Машарина вошла в Знаменское предместье Иркутска.

По решению Центрального штаба рабоче-крестьянских дружин приленцы шли со свернутыми знаменами, поскольку лозунг, начертанный на них, – «Вся власть Советам!» – мог посеять в рядах восставших ненужную настороженность. Обстановка в городе была до предельного сложной, хотя на первый взгляд всё выглядело просто и ясно: революционные солдаты, рабочие и крестьяне совместно выступили против ненавистного колчаковского режима; пятитысячная чешская армия соблюдает нейтралитет, поскольку ещё полтора месяца назад чехи отказались поддерживать антинародный порядок Верховного правителя; японские войска следят лишь за безопасностью своих консулов, не вмешиваясь в дела сумасшедших русских. На самом же деле каждая из сил вела свою сложную политическую игру.

Колчаковское правительство, обосновавшееся здесь после изгнания из Омска, располагало трехтысячным гарнизоном, состоящим в основном из отборных офицерских частей и юнкеров, и сдаваться не собиралось. Успешно выбив восставших из центральных районов города, командующий гарнизоном генерал-лейтенант Сычов приказал укрепить занятые позиции и беречь людей до подхода с Забайкалья дикой дивизии, которую правительство запросило у атамана Семенова. Штабисты доказывали, что на Семенова надежды мало, так как чехи могут не пропустить дивизию через байкальские тоннели.

– Пропустили же они генерала Панченко с двумя бронепоездами, почему им не пропустить и дивизию? – резонно заметил Сычов. – Окончательно ссориться с нами чехам не выгодно. Пропустят. – Всегда спокойный и рассудительный, генерал в эти дни стал как будто ещё спокойней и уверенней, и только красные прожилки на жёлтых белках затуманенных глаз и мелкий звон чайной ложечки в кружечке кофе, которым он себя постоянно взбадривал, говорили о том, что он смертельно устал. – Город мы удержим, должны удержать, – продолжал он. – Господа, какое значение имеет для нас Иркутск?.. Напомню. С потерей Иркутска мы потеряем всю нашу армию. Чехи постараются побыстрее убраться восвояси, так называемые партизаны возьмут под контроль железную дорогу и нашим отступающим из-под Красноярска войскам ничего не останется, как замерзнуть в голой тайге. Будем держаться, господа, а когда придёт дивизия, мятежников ликвидируем, силы у нас приблизительно равные. Существует только опасность, что на помощь этому Политцентру придут большевики со своими партизанами, но этого не должно случиться, так как они стоят на разных политических платформах, – генерал чуть заметно улыбнулся, не высказав своё предположение о том, что у Политцентра с большевиками куда больше противоречий, чем с правительством Верховного правителя. – Нам надо продержаться ещё сутки-двое.

Никто из штабистов не знал, что час назад Сычов разговаривал по телефону с генералом Жаненом, к которому Политцентр обратился за посредничеством в переговорах с командованием гарнизона, и генерал-лейтенант не отказался от них.

Две с половиной тысячи солдат, поддержка чехов и известие о том, что 3-я и 4-я роты 54-го полка, верного пока правительству, готовы перейти на сторону восставших, придавало духу руководителям Политцентра, который рассматривал восстание, как средство вернуть себе отобранную год назад Колчаком власть и распространить её не только на губернию, но и на всю Восточную Сибирь, где мыслилось создать самостоятельное Сибирское государство, независимое от Советской России и, уж конечно, без всяких большевистских Советов. Красная армия, измотанная непрерывными боями, была ещё далеко на западе. Основные партизанские силы не спешили к Иркутску. Надо поспешить с захватом города и поставить всех перед свершившимся фактом.

– Не понимаю, какого чёрта вы тянете со штурмом города, господин командующий? – выговаривал своему бывшему штабс-капитану, а ныне главкому Народно-освободительной армии, как именовались войска Политцентра, Калашникову полковник Дуганов, по-дружески остановив его в коридоре, изображая губами участливую улыбку и зорко следя из-под кустистых рыжих бровей за выражением лица главкома. – Ждете, когда это сделают большевики? Вы разве не видите, что этих рабочих дружин уже больше, чем надо. Да и партизаны, говорят, подтягиваются.