Алексей Першин - Смерч

Тогда Чулков так и не понял: отвели Назаров и Виноградов подозрения контрразведчика или напрасными оказались их усилия?

После случая с ночным свечением опять всплыла фамилия Мисютина. Командир дивизиона настаивал на своем подозрении. И в самом деле, совпадения бомбежек и налетов с появлением нового человека наводили на размышления. Бомбежки происходили в самое, казалось бы, неподходящее время: или рано утром, когда батареи находились в глубоком укрытии, или вечером. Любая щелочка была замурована. Уму непостижимо, как с воздуха можно обнаружить установки, если и на земле в светлый день не отыщешь батареи! За маскировкой установок следили десятки бдительных глаз. Учитывая пристальное внимание вражеской разведки к гвардейским минометам, все постоянно находились настороже. Тайну берегли не только потому, что давали присягу и подписывали специальные документы. Огромное значение имели гордость, восхищение отечественным оружием. Случалось, что себя взрывали вместе с установкой, унося тайну в могилу. Лучше смерть, чем отдать секрет фашистам.

…Командир полка приказал пригласить старшего лейтенанта Павлова и подполковника Виноградова. Не отпустил подполковник и старшего лейтенанта Чулкова.

— Понадобишься. Садись.

Контрразведчик не очень-то обрадовался такому «собранию», но сдержался — крутость характера командира полка он уже не раз испытал на себе. Назаров действовал по принципу: один в поле — не воин, чего не хотел признавать Павлов. Из последнего столкновения старший лейтенант вышел потрепанным настолько, что едва удержался в полку. Павлова не отозвали, посчитавшись с мнением того же Назарова.

«За битого — двух небитых дают. В другом месте он лучше не будет. Обломается, если голова на плечах. А она у него имеется. — И добавил убежденно: — Всех учить надо».

Павлов был хмур. Сказал глухо:

— Пока что, товарищи, не могу ничем вас порадовать. Подозрения так и остались подозрениями. Изобличающих Мисютина фактов не имею, к сожалению.

— Может, создадим специальную группу? Хотя бы во главе с комсоргом. Он прохода мне не дает, упрекает — на каком основании подозревают его комсомольцев? — сказал Назаров.

Старший лейтенант Павлов бросил косой, недоверчивый взгляд на комсорга, некоторое время колебался, но, выслушав все соображения, согласился с предложением командования полка создать в помощь ему группу из пяти комсомольцев.

Через час Павлов уже инструктировал своих помощников. В энергичных выражениях он рассказал, какой помощи ждет от активистов.

По заданию старшего лейтенанта составили список новичков в полку. Начали проверять их. Каждый шаг новичка стал теперь известен, все прошлое представилось как на ладони. Список подозреваемых в преступной связи с врагом начал быстро таять.

Наконец настал день, когда в этом списке остался единственный человек — сержант Мисютин.

— Выходит, откуда пошли, к тому и пришли? — с грустью подвел итог Чулков.

— А почему, товарищ гвардии старший лейтенант, мы должны интересоваться только новичками? — спросил Колесников.

— И в самом деле! — подхватил Баландин. — Мне тоже кажется, что слишком уж мы оглупляем фашистов. Разведка у них… Помните, беседу проводил капитан из штаба армии? Абвер не брезгует никакими средствами. И этот диверсант-шпион наверняка и умнее, и хитрее, чем мы о нем думаем. Мы сейчас действуем по трафаретам, какие видели в кино. Там — полтора часа на разоблачение врага…

— Погоди. Как бы ни был человек изворотлив, но он же по человеческим законам должен действовать? — Чулков с надеждой посмотрел на Колесникова и Баландина.

— А что, если враг притаился давно и только ждал появления такого новичка, как Мисютин? — Колесников обвел всех взглядом.

Простая эта мысль показалась Чулкову дельной.

— Надо, пожалуй, с Павловым посоветоваться. Мысль твоя, по-моему, стоящая.

— А может, самим?

— Ты, Колесников, вроде бы не отличался жадностью к славе, у Павлова все-таки опыт. Ершист, самолюбив, конечно, а помощникам рад. Посмотри, как он круто изменил свою линию.

Баландин с досадой махнул рукой.

— Да что толковать-то! Павлову все, как на духу… А то еще дров наломаем из самых лучших побуждений. В новом деле легко изобретать велосипеды.

Колесников, покусав губы, смущенно повел плечом.

— Я — как все.

Чулков встал и, засунув два больших пальца под ремень, по привычке согнал морщинки гимнастерки за спину.

— Двинулись, гвардия.

Павлов едва сдерживал радость, слушая соображения добровольных своих помощников.

— Вот и отлично, что сами пришли к тому же выводу.

Чулков удивленно воскликнул:

— Но вы же сами напирали… на Мисютина.

— Напирал, не отрицаю. Версий может быть много. Теперь уже не к чему скрывать. У агента есть глаза и уши, он не мог не видеть, что мы кружим вокруг Мисютина. И торжествует, сволочь. Как же, удалось провести вокруг пальца. И пусть себе потирает руки. Где-то он себя выдаст, а нам бы не прозевать. Надо по-прежнему кружить вокруг сержанта. Для видимости. Но так, чтоб не переборщить. Вы понимаете?

Чулков только теперь оценил замысел Павлова. Интересно, как воспримут откровенность Павлова другие?

Колесников с сокрушенным видом поскреб затылок.

— А я насчет Мисютина все принимал за чистую монету.

Николая Сурина рассмешила откровенность Колесникова.

— Всем по ордену имени Шерлока Холмса.

— Поскорей бы добраться до агента, — сказал Чулков.

— Доберемся, комсорг. Та работа, что проделана всеми вами, очень была важна. И о новичках надо все знать. Мне бы одному так быстро не справиться.

Баландин и Колесников переглянулись, лица их посветлели. Чулков, перехватив их взгляды, улыбнулся.

— Какова теперь наша задача, товарищ старший лейтенант?

Совместный план действий обсуждали часа два. По словам Павлова, настала пора самой ответственной и напряженной работы.

Увы, все произошло далеко не так, как они планировали.

Богатый урожай черешни выдался в Бессарабии. Крупная, сочная, она притягивала к себе сотни рук.

Наконец пришла пора, когда черешня осталась только на самых высоких деревьях, труднодоступная, но зато и самая аппетитная, самая отборная. Николай Сурин, забравшись как-то на крышу дома, пригнул ветки высокой черешни и стал срывать ягоды. Сверху увидел на соседнем кукурузном поле солдата. У Сурина был бинокль — подарок Чулкова. Решил посмотреть, какого чудака могло занести в кукурузу, початки которой только-только начали набирать силу.

Первый же взгляд на солдата в бинокль насторожил Николая. Уже его облик показался странным: слишком уж свежим выглядело его обмундирование. И занимался он непонятным делом: возился с какой-то коробочкой, притом суетливо, нервно.