Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

— Сорок три. Но что поделать? Как говорится, били со всех сторон. На что надеяться?

— Не могу согласиться, родная, — сказала Оксана Алексеевна. — Надо сделать операцию.

— А если совсем ослепну? Кто станет моим поводырем? — Бибигуль вздохнула. — Одна ведь я на всем белом свете.

— И опять вы неправы. Нельзя так мрачно смотреть на жизнь.

Бибигуль раскрыла рот, желая возразить, но Оксана Алексеевна не дала.

— Если не сложилась личная жизнь, надо жить для других, — сказала она. — Каждый может найти себе место и делать то, что принесет людям пользу, а ему самому хоть какое-нибудь удовлетворение и, значит, некоторое облегчение. В общем, дорогая сестра, наш с Мардоновым вам совет: пока не поздно, давайте лечиться. Ложитесь на операцию. Кончится война, придет мир, и вы еще увидите, как захочется жить и радоваться! Бибигуль скривила бледные губы в улыбке.

— Невесту, что ли, хотите сделать из меня?

— Человека, любящего жизнь, — ответила Оксана Алексеевна.

— А если жизнь не любит человека?

— Все зависит от него самого. Говорят же: живому — живое… В нашем с вами положении, сестрица, надо, наверное, суметь признать, что в жизни, кроме горя, есть и радости.

Оксана Алексеевна произнесла это таким убежденным и вместе с тем таким задушевным тоном, что Бибигуль не могла не поверить ей. В эту минуту Оксана Алексеевна поднялась над своей болью и своими страданиями.

Она сказала:

— Мы с вами потеряли мужей и детей. Вы потеряли одного сына, а я потеряла и зятя, который был как сын, и дочь, и внука. Я не знаю, что с ними. На все запросы один ответ — пропали без вести, в списках погибших не значатся. А нет ничего хуже неведения. Мне тоже тяжело и больно, очень больно, но мы не одиноки в горе своем, милая Бибигуль, сестра моя, дорогая подруга, и уже хотя бы поэтому должны быть мужественными. Жить ради живых, потому что жизнь продолжается, она не остановится оттого, что не стало наших любимых…

Бибигуль слушала ее с раскрытым ртом и глазами, полными слез. Когда Оксана Алексеевна сказала последние слова, она порывисто обняла ее и ткнулась, целуя, губами куда-то в висок.

Так и просидели они, обнявшись, до позднего вечера, поверяя друг другу все, что было на сердце.

Но только тайну Давлята Оксана Алексеевна раскрыть не решилась.

Бибигуль пролежала в больнице почти два месяца, и все это время ее чуть ли не каждый день навещали Оксана Алексеевна, Шура, жених ее Шакен и Мансур Мардонов с женой. Они вернули ей веру в людей и в жизнь. Долгие годы не знавшая кроме соседки Саиды-Бегим, никого другого, кто бы поддержал участливым словом и заботой, она чувствовала себя так, словно попала в другой мир, в круг на удивление прекрасных людей, для которых ее судьба была как бы частью их собственной жизни, и поэтому постепенно избавлялась от гнетущего чувства одиночества и бесприютности. Врачи твердо обещали поправить ей зрение. Они сказали, что операция прошла успешно, и Бибигуль действительно стала видеть много лучше. На лице ее теперь все чаще появлялась улыбка.

За несколько дней до того, как предстояло выписаться, Бибигуль сказала Мардонову:

— Муаллим [32] Муаллим — учитель. , эта Оксана Алексеевна, право, не человек, а настоящий ангел. Говорит, чтобы из больницы шла прямо к ней. «Будем, — сказала вчера, — жить одной семьей».

— Вы ей очень понравились, — ответил Мардонов. — Ну, а потом, — прибавил он после недолгого молчания, — вы можете представить, как трудно человеку одному. Кто у нее остался, кроме единственной дочери? Да и та уже птица, которой скоро прощаться с родным гнездом.

Бибигуль вздохнула и задумчиво произнесла:

— Но по нынешним временам, муаллим, если откровенно, кому нужен лишний да к тому же чужой рот?

— А вы не считайте себя чужой.

— Да как бы ни считала, муаллимджон, а свой все-таки свой, чужой — чужой.

— Но она, сестра, считает вас своей, а не чужой. Если хотите знать, то тут уместно вспомнить, как говорят у нас в народе: «Язык птиц знают птицы», или «Свой своему поневоле брат», — сказал Мардонов с ударением на слове «поневоле».

Он хотел дать ей нить к предстоящему неизбежному разговору, о котором все чаще думали с Оксаной Алексеевной, ломая голову над тем, как начать и что сказать. Но Бибигуль не обратила внимания на интонации его голоса. Она все тем же раздумчивым тоном сказала:

— Вы, конечно, правильно говорите, ее заботы и ласка не знают границ, они больше, чем можно ожидать даже от своего, родного человека…

— Вы можете считать ее дом родным. Как и мой. Если хотите, живите у нас, будете всегда желанной, не гостьей, членом семьи, — сказал Мардонов.

Бибигуль приняла его предложение и, пожив после больницы несколько дней у Оксаны Алексеевны, спросила осторожно, внутренне боясь обидеть, не будет ли апа [33] Апа — старшая сестра, уважительное обращение к женщине, старшей по возрасту и жизненному опыту. против, если она погостит некоторое время у Мансура Мардонова.

— Ой, что вы, милая! — всплеснула руками Оксана Алексеевна. — Мардонов — наш брат.

Она и сама зачастила к нему, добираясь на попутных стареньких, дребезжащих машинах, и все спрашивала, не открыл ли он Бибигуль тайну Давлята, и Мардонов отвечал, что ему легче было подняться в атаку, чем решиться заговорить об этом. Жена Мардонова советовала подождать, и они легко соглашались, так как оба боялись, что Бибигуль, только-только приходившая в себя, не вынесет потрясения и новых волнений. Сама Оксана Алексеевна еще надеялась на чудо, но хватит ли сил ждать и надеяться у Бибигуль?

В один из ясных дней поздней таджикской осени Бибигуль поднялась чуть свет и вышла во двор, вдохнула всей грудью свежий, с морозцем воздух, умылась в небольшом проточном хаузе и застыла с полотенцем в руках, устремив взор на розовый куст с почерневшими, медленно опадающими листьями.

Листья были тонкими; если прислушаться, то можно услыхать тихий звон, похожий на жалобный стон: листья не хотели умирать. Жаловалась и вода, которую по краям сковывал ледок. Пожухлую траву накрыло инеем.

Бибигуль вспомнила длинный сон, который видела ночью. Сперва приснился муж, Султан Сафоев, потом подбежал к нему сын Давлят, ухватился за полу его гимнастерки, не отпускал и горько-прегорько рыдал ему вслед, пока не появилась какая-то женщина в белом; она обняла парнишку, что-то ласково шептала ему и вела, уводила с собой. Бибигуль рванулась за сыном, закричала. Вдруг откуда-то взялась Оксана Алексеевна, тоже вместе с Бибигуль побежала за Давлятом, но, увы, не догнали, — упали, споткнувшись…

— Что задумались, отун? — вернул к действительности голос жены Мардонова, которая всегда обращалась к Бибигуль, как обращаются к женщинам образованным, умудренным жизнью. — Уж не рассказываете ли воде свой сон?