Фатех Ниязи - Не говори, что лес пустой...

В один из моментов боя комиссар оказался рядом с Давлятом и Волковым.

— Челноком или молнией? — весело подмигнул он Волкову.

— Ну-тка, — ухмыльнулся красноармеец и двинулся короткими перебежками вперед.

Каждый испытывал необыкновенный душевный подъем. Давлят шел вместе со своими бойцами. В сражении у финского дзота он застрелил из «ТТ» двух пулеметчиков, а с третьим, офицером, пришлось побороться. Чертяка оказался здоровым, с огромными ручищами. Давлят добил его после того, как их обоих свалило взрывной волной грохнувшего рядом снаряда.

— Товарищ лейтенант!.. Лейтенант! — схватил Давлята за плечо донбассец Клим.

Давлят приподнялся на руках.

— Ф-фу, — выдохнул Клим. — А я думал… — И, махнув рукой, облегченно засмеялся.

— Погляди, дышит еще?

— Не, — сказал Клим, несколько раз тряхнув офицера и перевернув его на спину.

Давлят не мог стоять, его шатало. Он прислонился к стене взятого дзота. Перед глазами плясали черные мошки.

— Что с вами? — донесся будто издалека голос Клима.

Скрипнув зубами, Давлят напрягся и оторвался от стены. В уши снова ударил треск сражения, и перед взором прояснилось.

— Ничего… — Давлят заставил себя улыбнуться. — Пойдем, Клим…

Но не сделал и двух шагов, как резкая боль пронзила все тело, полыхнула ядовито-желтой вспышкой в мозгу, Давлят потерял сознание.

Клим подхватил его обмякшее тело, дотащил до санитаров.

Оказывается, минный осколок угодил Давляту в бедро, застрял близ самой кости. Не зная, задета ли кость, и видя, что после перевязки Давлят не приходит в себя, его уложили на носилки и с первой же санитарной машиной отправили в полевой госпиталь.

Война с белофиннами неожиданно затянулась, что было на руку тем империалистическим кругам, которые все еще надеялись организовать «крестовый поход» на нашу страну. Англо-французские правители восприняли это как дар судьбы. Не предпринимая активных боевых действий против фашистской Германии, они развернули бешеную антисоветскую кампанию, стали формировать в помощь финнам экспедиционные корпуса и открыто обсуждать планы вооруженной интервенции, называя те жизненно важные пункты СССР, которые намерены захватить в первую очередь. При этом они слепо верили, что Гитлер повернет свои силы с запада на восток.

Угроза была вполне реальной, и поэтому возникла необходимость пополнить ряды Красной Армии. В Таджикистане, как и по всей стране, из числа военнообязанных, в первую очередь тех, кто прежде уже служил в армии, создавались резервные части.

В один из зимних дней принесли повестку и в дом Шо-Карима. Бибигуль испугалась, что останется одна-одинешенька. Как будет жить, кто присмотрит за ней и поможет? Какой ни на есть Шо-Карим, все-таки муж, хозяин дома, голова! Ведь недаром сказано, что дом без мужчины — голая степь. Уйдет Шо-Карим на войну, как однажды ушел Султан, вечная память ему, и жизнь совсем пойдет прахом, хоть сразу ложись в могилу.

Так и сказала Бибигуль Шо-Кариму, обливаясь слезами. Он в ответ захорохорился, с усмешкой говорил, что не боится ни черта, ни дьявола, и если ему есть из-за чего горевать, то только… да, из-за нее, Бибигуль. Ей одной и вправду не прожить. Но что поделать? Не хочет, да вынужден. Вот если бы она пошла просить, то кто знает, авось учли бы, что больна; не помогут справки, может быть, вспомнят заслуги первого мужа…

Бибигуль ухватилась за это и принялась обивать пороги сельсовета, военкомата, райисполкома… Соседка ее, моложавая вдова Саида-Бегим, разводила руками.

— Ну и странная вы женщина, соседушка, никак не пойму! Вчера плакались, что пьет и гуляет, кляли на чем свет стоит, а теперь бегаете, чтобы удержать под боком!

— Ох, Бегимджон, где уж вам понять меня! — отвечала Бибигуль дрожащим голосом. — У вас, слава богу, дети, а я одинока… Да будь рядом со мною ребеночек, я б горя не знала, никуда б не ходила, ни о чем не беспокоилась бы! Наказал меня бог за неведомые грехи, потеряла я счастье свое, милого сына-сыночка… — принималась она причитать.

Шо-Карим возвращался поздно вечером, выжидающе глядел на нее. Чем меньше оставалось до назначенного срока явки на призывной пункт, тем больше проявлялся терзавший его страх. Он уже не говорил, что хочет остаться ради жены.

— Волк думает об овце, овца — о душе, — сказал он Бибигуль с пьяной ухмылкой, выслушав ее рассказ об очередном неудачном хождении в сельсовет, военкомат, райисполком и даже в райком партии. — Тоже мне отун [22] Отун — грамотная, образованная женщина. … Стоило учиться, если не можешь втолковать им так, чтобы проняло!

— Вы, мужчины, не можете добиться, чего же требовать от меня? — вздохнула Бибигуль. — Куда ни приду, все сочувствуют, но говорят, что помочь ничем нельзя: нет веских законных оснований. Муж, говорят, человек здоровый, детей нет, будет нужда — государство поможет.

— Детей нет! — ухватился Шо-Карим за слова. — Были б дети, не пришлось бы бегать. Лишила ты меня этой радости, не дала… О боже, за что ты меня наказал!

Бибигуль вспыхнула:

— Перестаньте пьянствовать, тогда, может, и услышит господь.

Шо-Карим поднял на нее красные от водки глаза, заскрежетал зубами, сжал кулаки. В последний момент что-то удержало его от того, чтобы пустить руки в ход. Он по обыкновению грязно выругался, тяжело поднялся с места и, хлопнув дверью, ушел утешаться новой порцией спиртного.

В то утро, когда надлежало явиться на призывной пункт, Шо-Карим поднялся с помятым, осунувшимся и белым, как мел, лицом. Руки его тряслись.

— На, — протянул он Бибигуль несколько увесистых пачек денег. — Спрячь… Суждено еще жить — вернусь, а нет… — Голос его сорвался на всхлип, подбородок задрожал, глаза увлажнились.

Бибигуль тоже пустила слезу.

— Оставьте себе, в дальних краях вам деньги будут нужнее, — сказала она.

— Ты бери, бери, у меня есть… Видит бог, ради тебя старался, чтоб горя не знала, нужды…

— Мне от века назначено горе. Об одном теперь только думаю: чтобы было кому прибрать мой труп.

— Э-э, мне это надо сказать — не тебе… Дурак я, ушел бы в свое время на ту сторону, за Пяндж…

— Что вы сказали? — разом изменилась в лице Бибигуль; сердце, показалось ей, выскочит из груди. — Этого еще мне не хватало!.. Идемте, пора.

Шел мокрый снег, улицу развезло. Шо-Карим то спотыкался, то скользил, то застревал в липкой грязи. Временами Бибигуль чуть ли не тащила его на себе.

Всех мобилизованных привезли в Сталинабад, на сборный пункт республиканского военкомата, но тут вышла какая-то заминка и им объявили, что к месту назначения отправят через несколько дней.

Шо-Карим воспрянул духом. Коли бог дал отсрочку, чего ж не воспользоваться? Надо поискать ходы-выходы здесь, авось помогут сталинабадские друзья-собутыльники. А нет так нет, хоть нагуляется вволю!