Сергей Прага - Да, был

И Шота распевает. Подобрал пятерых певунов, раздал текст грузинской песни, написанный русскими буквами, пятеро подпевают, а сам он запевает: «Чемо ци-цинатела»… О светлячке, о Светлане поет. Хорошее имя Светлана…

…Старко говорит: «Не думай!»… После освобождения Кольмара бригада числится в резерве и ничего не делает. В войсках первого эшелона солдаты сидят в землянках, часовые ведут наблюдение за противником по ту сторону Рейна, но фашистов не слышно. Не до Эльзаса им: на Востоке от Балтики до Карпат прорван тысячекилометровый фронт. Полыхает пожар в Пруссии. В Берлине слышен гул орудий с Одера. Последний союзник — Венгрия, вот-вот отпадет. У озера Балатон трещат лучшие танковые дивизии.

Старко говорит: «Не думай». Да как же не думать, когда в приказе Верховного командования о задачах на тысяча девятьсот сорок пятый год сказано: «довершить дело разгрома немецко-фашистских армий, добить фашистского зверя в его собственном логове». Приказ касается и отряда, а они живут по квартирам у приветливых крестьян и в ус не дуют. Ну какая же это война, если под тобой мягкая постель, а вместо выстрелов и взрывов, — тихий свет ночничка…

Русин перевернулся с боку на бок, закурил и прислушался к тихому посапыванию Старко, — спит! А каково мне… Дел нет никаких. Зайдешь в штаб, взглянешь на карту, побалагуришь с писарями насчет «встречи союзных войск на Рейне» и уйдешь. Раз в неделю прогуляешься на наблюдательный пункт дивизии первого эшелона. Наведешь стереотрубу на немецкий берег, а там словно вымерло все.

У бойцов и такой «нагрузки» нет. Кроме дневальства да политинформации, ничего не знают. Прослушают сводку Совинформбюро, затеют «стратегический» спор, незаметно разобьются по два, по три, закурят и поведут разговор о доме, о семье, о заводе, на котором работали, о колхозе, откуда на призыв шли. Сидят, глубокомысленно вздыхают и все чаще слышится: «Эх-хе-хех! Дела!»

Понятно: влияние французской зимы, похожей на весну, и вынужденного безделья. Да к тому же у всех одно чувство: скоро кончится война. Для родных и близких «воскреснут из мертвых» «без вести пропавшие». Вот каждого и волнует вопрос: Как там? Перестали ждать? Продолжают ли любить?

Эти вопросы временами и ему не дают покоя: — Как там в Энгельсе? Оплакали и успокоились? Не вышла ли замуж Ниночка, синеглазая волжанка? Цела ли пещера у высоты «81.9»?

Старко сказал: «Пусть начальство голову утруждает». Конечно, пошутил. Товарищ Жардан недавно из Парижа. Вернулся туча-тучей. А когда разговаривал, глаз не поднимал, «наводил порядок» на столе, губы искусал.

— Бригаду, как и все партизанские соединения, за Рейн не пустят. Перед народами Европы Франция должна предстать не только как воевавший, но и как победивший союзник, готовый принять участие в оккупации части территории фашистской Германии. Мощь Франции будут представлять наскоро сформированные кадровые дивизии.

От де Голля Черчилль потребовал утихомирить страну и обеспечить безопасность и порядок в тылу союзнических войск. Под предлогом выполнения этого требования правительство готовит декрет о роспуске и разоружении отрядов участников движения Сопротивления. «Мавр сделал свое дело. Мавр может уйти». Декрет — начало наступления реакции на прогрессивные силы, спасшие Францию.

Долго говорил Жардан и в конце беседы, будто между прочим, добавил: «Кое-где уже разоружены отряды из числа бывших военнопленных нефранцузской национальности, а бойцы помещены в лагеря для лиц, подлежащих репатриации».

— Как так? Ра-зо-ру-же-ны?!! — изумился Русин.

— Мой друг, — ответил Жардан. — Для нас война с фашистской Германией окончилась. Отвоевали! У французских коммунистов начнется своя борьба, а вас, как только заключат перемирие, отправят на родину, домой…

…Старко говорил: «Не думай!» Нет, именно надо думать и решить: позволить разоружить себя или, пока Советская Армия ведет бои, всячески содействовать ей в выполнении приказа: «добить фашистского зверя в его собственном логове».

Мысли, одна смелее другой, метались в разгоряченном мозгу. Русин спорил сам с собой, делал расчеты, опровергал их, доказывал и снова спорил, а под утро решил: „Да, только так! Лишь бы убедить товарищей так, как убедил себя!

Первым, с кем он поделился своим планом, был Старко, а затем подошли командиры отделений Вальц, Ибе-ридзе, Нечаев и Гребных. Старко вместо ответа обнял Русина:

— Эх, Володя, дорогой мой Владимир Николаевич. Неужто сомневаешься? Ведь я за тобой, что нитка за иглой!..

А Нечаев ответил за остальных:

— Мы-то готовы, да нас-то не шестеро… Собери хлопцев… расскажи, как нам рассказал, поставим на голосование. Неволить, я полагаю, не станем… Кому мил покой — пусть останутся…

ТАЙНОЕ ГОЛОСОВАНИЕ

Русин собрал бойцов. Настроение у всех было приподнятое. Загадывали, о какой новой победе Советской Армии расскажет командир, рассматривали карту Европы на стене. Ее всегда вывешивали во время читки сводок Совинформбюро. Но сегодня на ней появились непонятные линии: одни — параллельно линии фронта на востоке, другие — с севера на юг, а пространство между ними заштриховано.

Начиная беседу, Русин заметно волновался: не сегодня, так завтра последует приказ расформировать взвод, оружие, добытое в боях, сдать на склады, а бойцов, как подлежащих репатриации, поместить в лагеря до заключения перемирия.

— Так вот, товарищи, давайте решать, — говорил Русин. — Будем ждать приказа и подчинимся ему или, пока суд да дело, с оружием в руках пробьемся на соединение с частями Советской Армии…

— Я думаю так, — предложил старший лейтенант,— мы незаметно проникнем на территорию Германии, без шума завладеем двумя машинами и, маскируясь в общем движении войск и обозов по прифронтовым дорогам, за две-три ночи преодолеем расстояние до линии фронта, а там внезапным ударом прорвемся. Конечно придется надеть немецкое обмундирование. Никому и в голову не придет остановить две машины с солдатами, которые спешат к фронту.

Потребуется особая осторожность… Ну, а если нарвемся, опять-таки не страшно: не на дивизию, не на полк, а на патруль или на контрольный пост человек в десять… С ним и «поговорить» можно. Во всяком случае маршрут проложен по горно-лесистой местности. Дело привычное…

Чтобы дать время обдумать предложение, Русин умолк, не торопясь, скрутил папиросу, медленно прикурил у кубанца и, попыхивая дымом, вновь повел разговор:

— Предприятие рискованное, верно. А до сих пор какая из операций, проведенных нами, не была без риска? А? И хотя никого из присутствующих нельзя заподозрить в трусости, надо честно признаться самому себе, хватит ли мужества и силы с оружием в руках пробиваться к своим. Пойдет только тот, кто захочет… Минут пять подумаем, а затем проголосуем…