Сергей Прага - Да, был

— Открыто или тайно?

— Тайно, — ответил Русин. — В комнате на столе блокнот и карандаш. Кто согласен со мной — напиши: «да», а если не хочет идти — «нет». Напиши, вырви листок и положи в полевую сумку. Она на столе. Как сидите, так справа по одному и начнем. Нечаев, тебе первым голосовать…

…Один за другим бойцы неторопливо заходили в комнату, а вернувшись, молча садились.

Русин зашел последним, вынес полевую сумку, вынул листки, сложил их аккуратно пачкой и начал вслух читать: «да», «да»,«за!»

Один из «бюллетеней» Русин не огласил…

Чем меньше оставалось листков, тем добрее и приветливее становились лица бойцов. «Нет, не ошибся в товарище, — думал каждый, — не находится малодушных, пожелавших изменить присяге. Видно, одна только паршивая овца обнаружилась. Можно считать, единогласно голосуем!»

Слышались облегченные вздохи. Люди тянулись за кисетами, покашливали, перешептывались. Наконец очередь дошла до последнего, ранее отложенного листка. Русин помахал им и весело прочитал:

— Ежели кто напишет: «нет», я ему голову проломаю и из рук живым не выпущу.

Смех товарищей заглушил реплику:

— Ай да тайное голосование! Кто же это герой такой?

Одергивая гимнастерку, кубанец вышел на середину.

— Чего, чего глотки дерете? Я писал. — Хотел подписаться, да подумал: «Нарушу тайну, и бюллетень аннулируется». Я — «за»! Почему? Да потому, что, когда шел на фронт, мне мать-Родина дала карабин, а я вот вернусь чистенький, гладкий, в американской робе «БЕУ», то есть «бывшей в употреблении» и меня спросят: «А как насчет карабинчика?» Что ответить? Как смотреть людям в глаза? Ну, а когда приеду да скажу: «Простите, с карабином грех случился, раненый в беспамятстве потерял, но взамен получайте автомат, изготовленный господином Круппом,– а к нему боекомплект патронов да дюжина гранат немецкого образца» — тогда другое дело. Вот я и говорю, товарищ старший лейтенант: я — «за»!

— Ай да кубанец! Ай да Кубань! — крикнул боец из отделения Гребных…

— Кому Кубань да кубанец, а тебе, дядя Вася, товарищ Мийус, — строго, поучительно ответил кубанец.

Дружный хохот заглушил его слова. Впервые за долгие месяцы совместной боевой жизни Вася-кубанец потребовал обращения по фамилии. Призывая к порядку, он поднял руку и обратился к Русину:

— Вы, товарищ старший лейтенант, крепенько оформите протокол: «Слушали» запишите, что надо, а в «постановили» — большими буквами: «единогласно — за!» Оружие сдадим тому, от кого получали.

НА ВОСТОК-

Жардан, ероша волосы, несколько раз прюшелся из угла в угол, остановился перед картой, большим и указательным пальцами, как циркулем, промерил расстояние от границы Франции к Восточному фронту. Задумался: имеет ли он моральное право наложить запрет на дерзкое по замыслу и в то же время мужественное решение? И если скажет: «Нет, не разрешаю», подчинятся ли ему русиновцы или уйдут? По тону Русина чувствовалось: докладывал, только чтоб соблюсти субординацию… А может быть, шутит, испытывает?..

Жардан исподлобья посмотрел на Русина.

Нет. Офицер, который на протяжении многих месяцев не раз доказывал неустрашимость и ненависть к фашистам, не шутил, когда докладывал решение, единогласно принятое на собрании взвода. Он добьется решенного. Счастье сопутствует смелым, а отряд отважных советских бойцов нельзя упрекнуть в отсутствии смелости.

Русин ждал.

«Ну конечно, — продолжал размышлять Жардан, — 'Советская Армия тем и сильна, что в ее рядах сражаются ровесники Октября, сыновья страны, озаренной гением бессмертного Ленина, не испытавшие «прелестей» капиталистического строя, люди, уверенные в своей правоте и готовые отстаивать ее решительно и самоотверженно. А кто прав, для того нет преграды».

Не выдержав открытого русиновского взгляда, Жардан отвел глаза и негромко спросил:

— Так что же вы хотите, мой друг?

— Мы хотим уйти так, чтобы впоследствии никто не сказал: «Они дезертировали».

— Хорошо, идите! — Жардан обеими руками пожал руку Русину: — Сотни километров по логову врага не прогулка по Булонскому лесу. Тщательно подготовьтесь, я помогу, чем сумею. Идите…

…К концу недели отряд был готов к походу. Жардан обеспечил Русина подробной картой юга Германии и Австрии, в высшем штабе уточнил обстановку на фронтах, не разглашая истинных намерений отряда, договорился с командиром правофланговой дивизии о пропуске смельчаков через боевые порядки за линию фронта и при нужде — поддержке их огнем, выделил машины для переброски людей до места перехода границы, а в день выхода отряда приехал проститься с бойцами.

Жардан медленно шел вдоль шеренги подтянутых бойцов и вдруг остановился:

— Ба! Кого я вижу! И вы уходите?

Пашон, это к нему обратился Жардан. отрицательно покачал головой:

— К сожалению, нет. С разрешения командира только провожаю.

Закончив обход, Жардан подал знак своему адъютанту. Русин скомандовал: «Смирно». Гордо вскинув головы и крепко сжимая оружие, бойцы замерли. Жардан взял из рук адъютанта папку и красное знамя на коротком древке.

— Товарищи, — громко сказал он, — от имени миллионов честных французских патриотов говорю вам спасибо и в знак признательности и благодарности вручаю взводу знамя. Пронесите его до встречи с частями Советской Армии и как символ дружбы передайте командиру полка, в котором будете продолжать службу Родине.

Развернув знамя, Жардан взмахнул им и вручил Русину. Русин передал знамя Старко:

— Тебе нести, Остап! Держи крепко!

— А это послужной список взвода, — Жардан передал папку. — В нем записаны все большие и малые дела взвода. Его вы также вручите командиру полка. Я прощаюсь с вами и желаю счастливого пути. Успеха! Не забывайте о сражающейся Франции!

Жардан крепко обнял Русина, троекратно расцеловался с ним и торопливо пошел к машине…

…Под вечер отряд прибыл в штаб правофланговой дивизии. Высокий, тощий, как жердь, пожилой полковник с нескрываемым любопытством разглядывал. Русина. Ни о чем не расспрашивая, передал данные о противнике в полосе дивизии. А узнав, что Русин владеет немецким языком, предложил побеседовать с двумя артиллеристами, этой ночью перебежавших из-за Рейна.

Фельдфебель и обер-ефрейтор толково и охотно отвечали на вопросы и рассказали, где находятся ближайшие тыловые подразделения.

В течение двух дней Русин с командирами отделений с наблюдательного пункта полка первой линии изучал оборону противника.

Пашон не отставал от них и, когда с наступлением ночи бойцы, переодевшись в немецкое обмундирование, вышли в траншеи, начал прощаться. От волнения он заикался, поминутно тер глаз.

— Дорогой мой Пашон, прощайте, — сдержанно проговорил Русин и протянул руку.