Сергей Прага - Да, был

От избытка чувств Пашон окончательно растерялся, обеими руками ухватил руку Русина, рывком прижал к груди:

— Мой командир! Мой дорогой товарищ Вольдемар! Вы слышите, как бьется сердце француза, — захлебываясь говорил он, — это сердце гордится вами. Когда там, в далекой России, будете вспоминать о Франции — не забывайте: Франция — это Жардан, Рюзанна Ларрей, ее отец, Дютье, хорошие ребята «маки», и… Пашон. Да, да, Пашон тоже. Не выбрасывайте из памяти бедного Пашона.

Единственный глаз славного малого покраснел, набух влагой, в голосе его слышались слезы. У Русина запершило в горле. Разве забудется Пашон, бездомный калека, не раз рисковавший жизнью ради них, неизвестных ему людей, оказавшихся на чужбине. Он обнял Пашона:

— Спасибо, друг. Спасибо за все…

…Один за другим бойцы без шума переползали через бруствер и исчезали в темноте. Проводив взглядом последнего, Пашон вылез из траншеи, сел и долго напряженно вслушивался, не раздастся ли окрик немецкого часового. Не потревожит ли ночь торопливый выстрел? Не донесутся ли шум боевой схватки, стрельба, крики?

Стояла гнетущая тишина, какая может быть только на фронте, когда, словно сговорившись, противники перестают вести взаимоуничтожающий огонь.

Изредка в небо взлетали ракеты. Покачиваясь на парашютиках, они плавно скользили вниз, на короткий момент выхватывали из темноты куски истерзанной, изрытой земли, падали и гасли.

На рассвете, когда в серой утренней мгле начали вырисовываться отдельные контуры вражеской обороны, Пашон спустился и, прихрамывая, побрел по траншее.

Где ползком по ровному месту, где пригибаясь, а где скользя от куста к кусту, стараясь не выходить из теней, отбрасываемых буграми и отдельными деревьями, Русин вел взвод по азимуту.

Уже через час отряд вышел в район артиллерийских позиций. С тригонометрической вышки неожиданно взвилась ракета и осветила подступы к лесу, в котором располагался дивизионный склад боеприпасов и стояли грузовые машины, охраняемые отделением солдат.

Переждав ракету, отряд двинулся дальше. Впереди шло отделение Иберидзе. Черная стена леса приближалась. Легкий ветерок доносил лесную прохладу, запах прелых листьев. Левее и сзади отряда в небе одновременно вспыхнули две ракеты. Иберидзе притаился. Впереди поляна. Вдоль штабелей ящиков со снарядами, тихо насвистывая, бродит часовой.

Как только догорели ракеты, Иберидзе пополз. Часовой остановился, перекинул с руки на руку карабин, нерешительно спросил:

— Вер ист да?

Одновременно правее раздалось испуганное хриплое:

— Хальт! Вер комт?

Иберидзе оттолкнулся от земли, прыжком разъяренного барса сбил часового, придавил собой и мощной рукой ухватил за горло…

Далекая ракета кстати озарила лесок, поляну, бугорки, землянки, в ряд выстроенные машины. Взвод поднялся и без единого звука кинулся вперед по вражескому тылу.

После собрания, на котором решался вопрос похода на Восток, Крезер, он голосовал наравне со всеми, счел необходимым обосновать желание не покидать отряд.

— Хорошо, если ваши расчеты окажутся верными,— сказал Крезер, — а вдруг что-либо сорвется? «Немецкие» солдаты, не знающие немецкого языка, на первом же этапе трудного пути могут оказаться в критическом положении. А если на машине будет «офицер», который вступит в разговор, хотя бы с патрулем или на контрольном пункте, дело другое. Да и кроме того: битва с фашизмом — это война за будущее Германии, а я не имею права оставаться зрителем с галерки.

…Два полуторатонных «Диамонда» шли на большой скорости. На первой машине в форме капитана немецкой армии ехал Русин, на второй, в роли оберлейтенанта — Крезер. «Солдаты» сидели истуканами: в касках, закутанные в камуфлированные плащ-палатки, и в темноте ничем не отличались от вымуштрованных прусских гренадеров.

В первую же ночь отряд покрыл сто сорок километров. У берега реки Рат, в глухом лесном овраге, руси-новцы отдохнули днем, а с наступлением темноты продолжали путь.

Чем дальше продвигался отряд на восток, тем оживленнее становилось шоссе. Навстречу «Диамондам» и обгоняя их, шли машины. Казалось, весь автомобильный парк Германии, заглушив фары маскировочными щитками, спешил до восхода солнца доставить груз, пробежать положенное количество километров и укрыться в безопасном месте.

Две машины с пехотным подразделением, движущиеся на восток, не привлекали внимания. «Диамонды» беспрепятственно катились по асфальтовой ленте шоссе мимо сел и городков.

На второй дневной привал отряд расположился в густой роще у озера на территории Австрии. По расчетам Русина, до линии фронта оставалось около двухсот пятидесяти километров через Мертвые горы, по отрогам Эйзенэрцских Альп и по Штирийским Альпам.

Третий ночной переход начался не совсем удачно. У первого же перекрестка пришлось остановиться: с юга на север медленно двигалась бесконечная колонна машин дивизии, отступающей из Италии.

Километров через двадцать повторилась такая же история. А затем «Диамонды» поползли по узкой горной дороге.

— Тут не разгонишься, — бурчал Нечаев, крутя баранку на крутых поворотах. — Скорее бы на ровное место…

Наконец горы кончились. Дорога выпрямилась. Казалось, теперь ничто не задержит путников и они наверстают упущенное время.

Нечаев все чаще поглядывал на Русина, не пора ли сворачивать с дороги? Но тот молчал. До ближайшего лесного массива оставалось не менее четырех-пяти километров. Но тут случилось непредвиденное: машину закинуло в сторону, передние колеса ввалились в придорожную канаву, кузов с треском ударился о землю. Нечаев побледнел, моментально выскочил из кабины и замысловато выругался: у машины сломалась задняя левая полуось.

Безнадежность положения была очевидна: машину не отремонтировать, на буксире не увести, на одном «Диамонде» — не уехать.

— Как быть, товарищ командир? — официально спросил Нечаев.

Русин скомандовал: «По отделениям становись!» и как только смолкли разговоры, сказал:

— Сами видите… скоро рассвет. До первого леса дойдем пешком, а там видно будет. Или достанем машины или двинемся походным порядком. До фронта каких-нибудь сто километров, а то и того меньше.

ПОСЛЕДНИЙ ПРИВАЛ

Бойцы шли ходко. Минут через двадцать показалась деревня. Из глубины дворов доносилось протяжное мычание, нежное блеяние. От последнего дома дорога круто свернула на юг и потянулась к далеким холмам. К восходу солнца отряд перешел реку и углубился в лес.

…Всю дорогу и на привале Русина беспокоила мысль: «Брать» машины или оставшиеся сто километров пройти походным порядком?» «Брать» — это значит выследить машины и взять, ввязавшись в бой. Не лучше ли поберечь силы для прорыва через фронт? Имеет ли он право безрассудно рисковать жизнью товарищей? Вот они сидят, завтракают и вполголоса обсуждают причину аварии.