Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

Вошли врач и санитар.

— Обход. Кинчай ночеваты! — пошутил санитар.

Первым от дверей на нижних нарах находился невысокий и, несмотря на худобу, широкий в плечах пленный Семен Мухин. Впрочем, его имени почти никто не знал. Семен был до того черен, что, казалось, его волосы, сухощавое лицо и все тело натерты сажей. И поэтому Семена звали Цыганом. Эта кличка сама напрашивалась при первом взгляде на него.

Семен в лагере меньше полмесяца. До этого он, его земляк Аркашка и еще трое пленных работали в авиационной части. Как они рассказывают, жилось им там куда вольготней здешнего: под дождем не мокли, камней не ворочали, а ели порой почти досыта. Но авиационную часть отправили на Восточный фронт, а пятерых русских сюда, в яму. «Охота была тащить нас чуть не за двести километров! — возмущается до сих пор Цыган. — Захватили бы заодно в Россию».

Уже на второй день новички пошли в колонне на общие работы. Избежал этой участи только Аркашка, земляк Цыгана. Его оставили в лагере. А когда колонна вернулась, Аркашки уже не было. Оказывается, унтер взял его к себе в денщики. В чем дело? За что такая милость? По лагерю пополз зловещий слушок — Аркашка предатель, выдал командира партизанского отряда. Цыган, когда его спрашивали об этом, мялся: «Кто его знает… Я в армии был, а он дома… Может, за наградой погнался»…

Аркашка живет в немецком блоке, но земляка навещает почти каждый день. Стоит ему появиться в комнате, как всякий разговор постепенно стихает. Косые ненавидящие взгляды колют, точно булавки, и оттого розовое, еще не знавшее бритвы лицо Аркашки очень скоро становится пунцовым. Он начинает нахально ухмыляться, говорит нарочито развязным тоном.

Аркашка старается не задерживаться в комнате.

Пригласив земляка во двор, он нетерпеливо спрашивает:

— Опять пусто?

— Пошел ты к черту? У тебя не голова, а тыква-травянка. Придумал… Тебе хорошо… Придешь, крутнешься и в кусты… А мне каково? Хуже, чем к чумному относятся.

Цыган приободрился после того, как угодил в ревир. Вчера он сказал земляку:

— Кажись, наклевывается. Похоже, что врач, Олег Петрович… К нему все тянется…

— Я сам так думал… Только ведь не подъехать. Задача…

После ухода немцев из ревира Цыган не лежал, как остальные, спокойно, а все время ворочался на своем месте, чем-то шуршал, слазил несколько раз с нар и опять залазил. И теперь, когда зашел врач, черный, стоя на четвереньках головой к проходу, поспешно сунул что-то под матрац. Врач пристально посмотрел на него.

— Опять ты, Цыган, кольцами занимаешься?

— Точно, Олег Петрович, не ошиблись. А как же? Живой думает о жизни. Норвежцы уважают кольца. Сувенирами называют. Пакеты хорошие дают.

— Тебе ли думать о пакетах? Такой земляк…

— На бога, говорят, надейся, а сам не плошай… Земляк, Олег Петрович, не всегда может… Хлеба немцы сами получают с гулькин нос. Сидят на норме. Вот и стараюсь…

— А если попадешься? Понимаешь, чем пахнет? Весь ревир разгонят.

— Такого, Олег Петрович, не случится. Даже не беспокойтесь… Не думайте… Считайте — я не делаю их…

— О, какая уверенность! — Садовников улыбнулся. Ему все больше нравился этот словоохотливый, не унывающий человек. Не каждый может в таких условиях сохранить бодрость.

— Ну, а как твой фурункул? — поинтересовался Садовников. — Подними рубашку!

— А ему что? Чирей — он, как барин, — не притронься. Петь не поет и спать не дает. Еще один вскочил, на мягком месте, — приговаривал Цыган, выбираясь на проход. Он поднял рубашку, потом спустил штаны. — Поглядите, может, они, проклятые, устыдятся.

— Только и остается… Ого, ты, брат, богатеешь. Целый узел. Ихтиоловой бы на них… Хотя сам справишься. Велика ли болезнь?

— Осилим, Олег Петрович!

Так Садовников обошел всех больных. И чем бы кто ни страдал, врач не прописывал лекарств. Их не было. Флакон йода, нашатырный спирт, несколько пакетов бумажных бинтов, стаканчики для банок, термометр и стетоскоп — вот почти все, что имелось в распоряжении врача. И все равно больные были рады Олегу Петровичу. Рады потому, что он был своим, проявлял участие, говорил теплые, ободряющие слова. А этого так не хватало каждому.

Осмотрев больных на нижних и средних нарах, Садовников глянул на верхотуру, где лежали Степан и Васек, на секунду о чем-то задумался и вышел. А минут пять спустя появился санитар.

— Эй, на горище! Степан! На прием.

Когда Степан спускался с нар, санитар бережно придержал его, потом подхватил под руку и повел.

— Да пусти, я сам… — запротестовал Степан.

— Ох, якый вострый! Як сам, колы така тэмпература…

Когда вошли в приемную, Садовников сидел за столом.

— А, земляк! Проходи. Вон табуретка.

Степан подошел к концу стола.

— Спасибо, Олег Петрович. Я постою. Удобней…

Врач понимающе хмыкнул.

— Первый раз?..

— Так первый… — Степан уставился в пол. — Олег Петрович, выпишите нас.

— Почему? — удивился врач. — Не понравилось?

— Не в том дело… Рискуете…

Бросив быстрый взгляд на Степана, Садовников засунул руки в карманы халата.

— А ты что, боишься риска?

— Я? Не знаю… Смотря в чем… Не знаю, в общем… — Степану стало досадно, что говорит он растерянно и нескладно, по-мальчишески.

— А вот когда с норвежцем разговаривал… О Сталинграде спрашивал. Разве не рисковал?

Степан усмехнулся, передернул плечами.

— Какой там риск? На худой конец — отделался бы оплеухами или пинками. И все. Олег Петрович, я ведь понял ваш разговор с комендантом. Если в самом деле он вызовет немецкого врача?

— Вызовет?.. — Садовников задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Нет! Так он, запугивает. Пьяный…

Садовников встал, прошелся по комнате, заглянул в окно и остановился напротив Степана. Засунув опять руки в карманы халата, качнулся с пяток на носки. Степан насторожился, чувствуя, что врач намеревается сказать что-то важное.

— Норвежца того… Людвига больше не встречал?

— Нет. Не нашел…

Садовников снова качнулся (теперь с носков на пятки) и молчал.

— Говорите, Олег Петрович. Не беспокойтесь… Не подведу.

— Слушай, а почему ты мне доверяешь?

— Потому что вижу… Ваше отношение к людям и вообще…

— Интуиция? Так слушай, Степан… Весь лагерь должен знать, что происходит на фронтах. Одно… А второе… Второе более важное… Надо найти среди норвежцев коммуниста. Во что бы то ни стало… От этого зависит многое, даже очень многое… У тебя есть конец нити… Людвиг…

— Понимаю, Олег Петрович! Я постараюсь!.. — Степан восхищенно смотрел на врача. Вот он какой, его земляк! Рук не опускает. А он…

— Минутку! — Садовников слегка нахмурился. Ему не понравилась поспешность, с которой согласился Степан. — Ты подумай, земляк, взвесь все. Я не принуждаю… Опасность большая. Такая же, как там, — Садовников кивнул в сторону моря, — на фронте…