Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Заложив руки за спину, посреди зала ходит статный, подтянутый сапер — лейтенант с красной повязкой. Его широкие плечи распирают габардиновую гимнастерку, пилотка держится, как говорится, на честном слове — не вмещая густой каштановый чуб. Сильно прихрамывая, я подошел к нему, вскинул к виску руку.

— Товарищ дежурный, ноги не держат, где бы поспать хоть пару часов? Пробовал на перроне… Дождик пошел, да и холодина собачий…

— Придумаем чего-нибудь, лейтенант, — посочувствовал мне дежурный. Он внимательно рассмотрел на моей груди полоски: золотую за тяжелую рану, пониже красную — за легкую.

Вдоль стен огромного зала, тесно прижавшись друг к другу, лежали военные. Лиц их не было видно, воротниками, пилотками и фуражками они укрыли их от ярко светящей люстры.

— Видишь, как плотно лежат! — пояснил дежурный. — Будто бревна на гати, хоть проезжай на телеге. А надо бы еще потеснить малость. — И вдруг широко улыбнулся.

У окна возле спящих пролегал промежуток шириной в мои плечи.

— Нам повезло, летчик, располагайся, ложись.

— Спасибо.

Я привычно бросил вещмешок вместо подушки, на одну полу шинели прилег, второй накрылся. Сон скосил мгновенно.

Проснулся я утром уже, в полумраке, то ли от знобящего холодка, то ли от прикосновения чьей-то руки. Она обняла меня за шею. Не меняя позу, я с остервенением отбросил горячую руку. «Ишь ты, разнежился…» — раздраженно подумал я. И тут же снова уснул.

Проснувшись от надрывного гудка паровоза, я снова обнаружил на себе чужую руку. Разозлился я до предела и уже хотел было толкнуть в бок соседа, но тут взглянул на ненавистную руку. Аккуратные ноготки, на тоненьком среднем пальце золотой перстенек с красным, как капелька крови, рубином. Без труда догадался: «…Девушка. Тогда пусть обнимает». И снова заснул. Проснулся от грубых толчков в бока.

— Нахал! — ругались девчонки в беретах и погонах с красными лычками, — И надо же… Приспособился…

— Как это, лейтенант, вы в санвзвод заползли? Места вам мало?..

— Понимаете, девушки… — растерянно оправдывался я, — меня дежурный здесь положил…

— Дежурный ваш, наверное, такой же юбочник, как и вы…

— Он что, разве не видел? — кивнула одна из девушек на повязку с красным крестом.

— Ей богу, случайно…

Лицо в лицо на меня смотрела бледная, с светло-золотистыми, как у метелки у зрелого ковыля, волосами, девушка. А глаза…

— Скажите, вы случайно не из Ленинграда? — спросил я.

— Да… Почему вы спросили? — удивленно вскинула она бровь.

— Вас зовут Наташа Талантова, правильно?

— Девчонки, а ведь этот летчик из Абакана, из нашего госпиталя! — захлопала в ладоши круглолицая с веснушками девушка.

Но я теперь отключился от всех голосов.

— Наташа, вспомните… До войны… Дворцовая площадь… Парнишка в полосатой застиранной майке… Александрийский столп. Вы мне о нем рассказывали… Я на него недавно летал. Сухари ленинградцам выбрасывал…

Наташа, всхлипывая, уткнулась лицом в мою грудь.

— Бог мой! — простонал ее голос. — Мой родной Ленинград вымирает…

Вздрагивающими пальцами я погладил ее волосы.

— Нет, Наташа, Ленинград держится как герой…

Июль 1943 г.

Мы готовимся к вылету в глубокий тыл противника: уточняем сигналы сброса, прокладываем ломаный курс, меняем код связи, проверяем приборы радионавигации, исправность пулемета, рассчитываем запас горючего. Чем лучше отработаем все это на земле, дома, тем увереннее будем чувствовать себя в чужом небе. Чужое небо, как грозовое облако. Малейший просчет либо ошибка — и прощайте, родные, — никогда вам не сыскать нашей братской могилы,

— В районе Лебединых озер сбрасываем разведчика и небольшой тюк груза, — коротко объясняет наш командир.

— Всего один пассажир? — недовольно спросил я. — И такой риск…

— Значит, риск оправдывает средства… — неуверенно пояснил Дымов. —Должно быть, очень важная птица…

«Важная птица» подъехала перед вылетом на всем нам знакомой эмке командира полка. Она оказалась невысокой, хрупкой девушкой с кокетливыми ямочками на смуглых щеках. Задорный мальчишеский нос, умные, с прищуром, темно-голубые глаза, огромный венок медно-красных волос и доверчивая улыбка, которая вряд ли оставляла кого-либо без ответа.

— Муха, — представилась девушка, заставив каждого из нас в недоумении переглянуться. Она поочередно пожала руки всему экипажу маленькой, узкой, но по-мужски крепкой ладонью.

— Как вы сказали? — переспросил бортмеханик.

— Непонятно? — опять улыбнулась разведчица. — Тогда поясню. Зовут меня Таня… Таня Мухарина. А партизаны величают все Мухой. Такую уж мне кличку приклеили.

Помогая Тане надевать парашют, я познакомился с нею поближе. Родилась она в Поволжье, в немецкой станице, окончила Воронежский университет, добровольно пошла в школу разведчиков.

— Помогли хорошие знания иностранного, — пояснила она. — По-немецки говорю без акцента, Гете читаю в подлиннике, Гейне еще в школе переводила…

— И зачем вас в такую даль посылают? — не подумав, наивно спросил я. — Страх-то какой… И не боитесь, Таня?

— А вы?

— Я — дело другое. Парень. Боюсь не боюсь, все равно не сознаюсь. Но мне ведь летать, а вам прыгать. И куда…

— Ничего. Не впервые.

— А на земле? Еще, пожалуй, не слаще. Враги ведь кругом…

— Там я — как дома. За свою все считают.

На этот раз линию фронта мы проходили на большой высоте. Дышать было трудно, и я включил Тане кислородную маску.

— А как же вы сами? — задыхаясь, спросила она.

— Привычка…

С высоты шести тысяч метров даже сквозь непроглядную ночь светилась линия фронта. Огненная река змеилась по земле, и конца ее не было видно ни влево, ни вправо. С берегов этой, казалось, бесконечной реки вырывались всполохи огня. Они вылетали с востока и с запада, раздвигая границы пламени. Я знал, что там, внизу, подо мной, яростно бьются артиллеристы.

Я искал мост через реку огня — на ломаном курсе, проложенном мной на земле, там, где топи студеных болот обрывают фронт. Через них можно проскочить вне обстрела.

Я нашел его, и мы прошли через мост спокойно, не напоровшись ни на одну зенитную точку. Теперь можно снижаться и идти в океане мглы, искать нашу звезду — костер, на который выпрыгнет Таня. Костер, выложенный буквою «Г», — наша конечная цель. Но это только первая пристань для нашей советской разведчицы.

Мертвый фосфорический свет вырывает из мглы стрелки приборов, предельное время полета подходило к нулю. Расчеты не обманули. Где-то внизу, в глухом лесу, на поляне, нас поманило зовущее пламя костра.

— Ну, Танечка, ни пуха вам, ни пера.

В раскрытую дверь самолета шквалом ворвался ветер, девушка дрогнула, рванулась к нему навстречу и мгновенно потонула во мраке.