Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— О-о-о! — протянул немец. — Гут!

Не обращая внимания на немца, Сокол принялся нанизывать на вилку самые крупные куски мяса.

Комендант тоже выпил и болезненно сморщился. Гладкий тонкий нос его собрался в мелкие складки, глаза заслезились. «Слабачок, — усмехнулся Сокол, — а тоже за русскую водку хватается».

В дверь постучались. Комендант встал. Вошел все тот же пухлощекий офицер и с ним рослый широкоплечий старик в белой, вышитой петухами косоворотке. Оправив шелковый с кистями шнур пояса, он, не поворачиваясь к Соколу, молча кивнул коменданту и степенной походкой зашагал в дальний угол кабинета.

В походке его Сокол уловил что-то знакомое.

— Переводчика не нашли, — доложил пухлощекий, — я попросил старосту помочь нам…

Широкоплечий человек в белой русской косоворотке устало опустился на диван и впервые повернул лицо к Виктору. От неожиданности Сокол вскочил с места.

«Булатов! Игнат Булатов!» — чуть было не закричал он, сразу узнав бородатое мужественное лицо своего бывшего рабочего. От удивления Сокол глупо заморгал глазами. За три года Игнат мало изменился. Все тот же невысокий бугристый лоб, упрямые твердые губы, густая сеть морщин в уголках глаз. По-прежнему не по годам молодой была его могучая фигура, и только темно-русую бороду щедро разукрасило серебро седины. В памяти Сокола вдруг ярко всплыла Карелия, холодная бурная Суя, дружная бригада грабарей…

— Знакомы? — протирая платочком близорукие глаза, обратился к Соколу комендант.

Не обращая внимания на немца, Сокол взглянул прямо в глаза Булатову.

— Значит, ты теперь староста? — зло спросил он.

Старик неторопливо расчесал пятерней бороду и насупил сивые клочкастые брови.

— Нынче козыри у меня. Допрашивать буду я…

Сокол задохнулся от нахлынувшего на него бешенства. Судорожные спазмы сдавили горло. Теряя выдержку, он крикнул дрожащим мальчишеским срывающимся голосом:

— Подлец ты, сволочь продажная, шкурник! —переведя дух, снова спросил: — Сколько же ты марок за Родину взял?

Большие мозолистые руки Игната сжались в тугие тяжелые кулаки, голубые глаза потемнели. Казалось, вот-вот этот огромный, могучий старик сорвется с места и ударит пленного. По крайней мере, этого ожидал комендант, так думали офицер и стоящие у двери автоматчики, ожидал этого и уже готовый плюнуть в лицо изменнику Сокол. Но старик не вскочил с места, не бросился на обидчика и даже не выругался. Он выдержал весь поток злых и язвительных слов Сокола и добродушно ухмыльнулся:

— Ну хватит лаяться, парень! Чем укорить хочешь? Марками? Глупый ты, глупый, али тебе невдомек, деньги, они ведь не пахнут. А что насчет совести, не тебе судить, зелен.

— Да, глупым был, сознаюсь, — опустился на стул Сокол. — Я тебя еще раньше насквозь видел. Только тогда ты маскировался, прикрывался званием ударника, а теперь, гляди, каким негодяем выполз. Только жить тебе теперь уж недолго, все равно прикокошим, запомни.

— Тебе меня судить не придется, — шагая по комнате, глубокомысленно заметил Булатов. — Погляжу сейчас, что из тебя за герой вышел, как перед немцами петь будешь. Господин комендант! — уже по-немецки обратился он к офицеру. — Может, начнем?

— Давно его знаешь? — спросил комендант, косясь в сторону Сокола.

— Начальником моим был. Агроном, — пояснил Игнат.

— Ах, вот как! — удивился немец. — Что же он, недоволен тобою? Почему так озлоблен?

— А как же иначе. Наши дорожки еще до войны разошлись. Из-за него мне и в колхоз пришлось подаваться.

— Понятно, понятно, — самодовольно ухмыльнулся немец. — Старые враги, значит. Ну что же, давайте приступим к делу.

Стараясь казаться как можно вежливее, щедро расточая улыбки, комендант стал расспрашивать Сокола о состоянии советской авиации, конструкциях русских самолетов, расположении посадочных площадок. Неплохо владеющий немецкой разговорной речью, Игнат переводил.

— Ишь, какая собака, — не сдержался Сокол — и лаять по-ихнему научился. Передай своему фашисту, что зря время теряет, совесть не продаю.

— Коммунист? — язвительно спросил комендант, когда Булатов перевел ответ Сокола.

— Нет. Молод еще, рано ему в партию, — пояснил Игнат.

«Почему он за меня отвечает? — насторожился Сокол.— Может, думает, что я ни черта не понимаю в немецком? А впрочем, в те годы, когда мы работали вместе, я еще был комсомольцем».

— Всему миру известно о том что советская страна повержена, — торжественно, с пафосом заговорил комендант. — Наступает другая эра — эра новой свободной России без большевиков, без засилия евреев, новой страны, которая с помощью великого немецкого народа пойдет по пути прогресса. Голубая арийская кровь, самая здоровая и благородная кровь на земном шаре, сольется с русской, и русский народ оздоровеет.

Вы смелый образованный человек. Моему фюреру нужны такие люди. Мы, немецкие солдаты, преклоняемся перед смелостью. Но зачем быть фанатиком? Зачем отдавать свою жизнь, не увидев, как она хороша? Вы молоды, поторопитесь оценить это достоинство. Подумайте, сколько улыбок вас ждет впереди…

Закончив длинную цветистую речь, комендант наконец заговорил напрямую:

— Я предлагаю вам службу в германском воздушном флоте. Как офицер офицеру, советую не отказываться. Вас ждет богатство, слава…

— Что ответить коменданту? — испытующе взглянул в лицо Сокола Булатов.

«Что ответить? Стоит ли отвечать? Впрочем…»

— Скажи ему, что он безмозглый осел!

Комендант обернулся к Игнату.

— Что? Что он сказал?

Легкая, едва уловимая улыбка только чуть скользнула по губам Булатова и сразу же скрылась в густой бороде.

— Господин комендант, русский летчик говорит, что на наше предложение он не согласен.

Комендант забарабанил пальцами по столу. Нервным, порывистым жестом он раскрыл портсигар и, закурив папиросу, несколько раз сряду глубоко затянулся дымом. «Что же нужно этому русскому? Быть может, он думает, что мы отпустим его восвояси? Какая наивность. Ведь не позднее как завтра его наверняка вздернут на виселице или в лучшем случае отведут за колючую проволоку. Комендант лагеря Стемпель не станет с ним церемониться».

— Господин обер-лейтенант, — обращаясь к коменданту, с горячностью заговорил пухлолицый офицер. — Не слишком ли вы гуманны? Война обязывает нас смотреть на вещи более трезво. Зачем миндальничать с пленным? Вы еще плохо знаете это дикое племя. Его люди скорее задушат себя собственными руками, чем изменят своим дурацким традициям. Они все продались своим хозяевам — коммунистам.

— И что же вы предлагаете, Зеккер? — протирая пенсне и свысока поглядывая на реденькую макушку пухлощекого офицера, иронически спросил комендант.