Георгий Светлов - „В квадрате 28-31“

Поэтому на стенах домов множество сине-белых трафаретов-надписей: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна».

— У, негодяи, — непроизвольно сжались кулаки у Александра Макаровича Никитина. Ему, как и всем, был очень близок и дорог Ленинград, который он защищал еще во время финской кампании, в котором часто бывал по долгу службы, приезжая в командировку из Пестова. — А жизнь там, Петр Антонович, очень не похожая на довоенную?

— Это город-фронт. В конце Международного проспекта уже прифронтовая зона. Надолбы, баррикады, доты. В садах и скверах — зенитные батареи. Золоченые купола и шпили закрашены. Спрятаны или надежно укрыты ценные памятники. Вид, в общем, суровый, друзья. Но каждый человек там на своем посту, несмотря ни на что. Вот какой случай произошел с поэтессой Ольгой Берггольц.

Шла она как-то зимой на радио — читать свои стихи. Шла, медленно передвигая опухшие ноги, по тропинкам среди сугробов. Стала переходить Невский — от Публичной библиотеки к «Гастроному», витрина которого была закрыта громадным деревянным щитом. Ну и чтобы сократить расстояние, пошла тропинкой наискосок. И вдруг на середине пустынно безлюдного проспекта остановил ее постовой милиционер. В шлеме с шерстяным подшлемником. Лицо темно-свинцовое, глаза ввалившиеся, как у каждого голодающего блокадника. А он как будто ни в чем не бывало еле слышно проговорил: «Гражданка, платите штраф!» — «За что?» — «За неправильный переход улицы… За нарушение правил уличного движения».

А сами поймите, ребята, — никакого движения-то не было. Разве что кто-нибудь протащит саночки с водой или с покойником. А вот, понимаете, полу-умиравший милиционер стоял на посту и честно, до конца, исполнял свой долг. И ничего противоестественного в этом не было. Сама поэтесса потом вспоминала, как она с глубокой благодарностью вручила постовому пятерку штрафа. А тот, выдав квитанцию, вежливо козырнул и предупредил: «Прошу больше не нарушать порядок, гражданочка».

Долго еще Войчунас был героем дня. Его спрашивали о норме выдачи продуктов по карточкам, о работе ледовой Дороги жизни. Кто-то даже поинтересовался, не видел ли Петр его брата с Кировского завода… Как мог, он старался исчерпывающе ответить товарищам.

— И вот еще о чем хочу рассказать вам, друзья. Чтобы вы знали об огромнейшей силе морального духа ленинградцев.

Войчунас в деталях вспомнил услышанное в Смольном:

— Многие из вас знают, наверное, Казанский собор. Так вот, однажды проходила, четко печатая шаг по опустевшему, застывшему Невскому, колонна красноармейцев. Батальон, а может быть, рота или там взвод. Когда поравнялись бойцы с Казанским, молоденький командир-лейтенант повернулся вдруг к ним и, приставив ладонь ко рту, чтобы громче зазвучала команда, юношеским, еще не очень-то властным голосом, крикнул:

«Слушай мою команду! Равнение на-пра-а-во! На маршала Кутузова! На бессмертие воинского подвига. Во славу русского оружия».

Помните, у Казанского памятник стоит — Михаилу Илларионовичу Кутузову?! Еще четче отпечатали красноармейцы шаг, проходя мимо памятника великому российскому полководцу. Это было необычно, но так справедливо, что с тех пор стало традицией. Каждая воинская часть, проходя по Невскому хоть днем, хоть ночью, делает равнение на бессмертие воинского подвига, отдает дань уважения великой славе русского оружия, великим победам предков над врагами родины.

К Войчунасу подошел Пильченко:

— Спасибо, Петя, за рассказ. Растрогал ты наши души. Разбередил… Я думаю, что теперь каждый из нас станет еще злее в борьбе с фашистскими собаками. Правильно говорю, ребята?

— Правильно! — отовсюду послышались возгласы одобрения. — Смерть за смерть! Кровь за кровь! — вот наше партизанское равнение во славу русского оружия.

Через несколько дней поступил в бригаду приказ номер 0562 от 15 мая 1942 года по войскам Северо-Западного фронта. Командно-политический состав бригады познакомил с его содержанием начальник штаба Фатеев.

«От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю рядовых бойцов, командиров и политработников Пятой партизанской бригады:

ОРДЕНОМ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

Григорьева Михаила Евгеньевича,

Капустина Николая Павловича,

Семенова Александра Григорьевича,

Шамшурина Николая Николаевича,

Шурыгина Юрия Павловича;

ОРДЕНОМ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ

Власова Виктора Ивановича,

Ефимова Петра Ивановича,

Петрова Николая Петровича;

МЕДАЛЬЮ «ЗА ОТВАГУ»

Никитина Николая Васильевича,

Яковенко Василия Петровича;

МЕДАЛЬЮ «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ»

Иванова Григория Ивановича,

Юханова Ореста Дмитриевича.

Закончив чтение приказа, Фатеев сказал:

— Командование поздравляет вас, товарищи, и желает новых боевых успехов всем партизанам и партизанкам.

— Служим Советскому Союзу! — встав, громко ответили собравшиеся.

Слово взял комиссар Тимохин.

— Я хочу выполнить просьбу наших друзей из далекого Забайкалья. Они прислали защитникам Партизанского края свои подарки. Среди них — карманные часы. В поздравительном письме забайкальцы пишут, что уверены: для уничтожения противника, кроме исправного боевого оружия, требуется знать и точное время. Разрешите вручить эти ценные подарки нашему главному разведчику — начальнику штаба отряда «Боевой» Александру Никитину, командиру роты отряда «Храбрый» Владимиру Афанасьеву, командиру отделения отряда «Дружный» Алексею Захарову и разведчику отряда «Вперед» Василию Бородину.

— Пусть стрелки их часов скорее приближают время разгрома врага! — сказал Матвей Иванович.

Комбриг Шурыгин получил донесение командиров отрядов «Боевой» и «Дружный»: «Разведкой установлена временная стоянка трехсот пятидесяти немцев в Ломовке. Разрешите атаковать двумя отрядами.

Просим группу заслона выслать вдоль дороги на Станки».

— Твое мнение, Андрей Кириллович? — спросил Фатеева Шурыгин.

— Боеприпасов у них хватает. Пусть повторят Тюриково. А в заслон поставим отряд «Вперед» — он в сборе. «Храбрый» поротно вышел в засады.

— Тогда посылай связного!

В ту ночь жительницу Ломовки Прасковью Филипповну одолевала бессонница. Да и было отчего: донимало беспокойство за мужа, который служил в Красной Армии, сама что-то занемогла. Была и другая причина: в избе, под ее родной кровлей, ночевало четырнадцать гитлеровцев. Долго ворочалась она с боку на бок. Наконец не выдержала и потихоньку вышла на крыльцо. Постояла, прислушиваясь невольно к доносившемуся из избы храпу непрошеных своих постояльцев. «Ишь храпят, ироды! Сделать бы так, чтобы вам вовек не проснуться!» Но что может одинокая больная женщина? Только ненавидеть этих выродков лютой ненавистью…