Георгий Светлов - „В квадрате 28-31“

Вдруг она увидела на улице темные мечущиеся тени. «Может быть, свои?..»

Это действительно были партизаны — командиры отделений Ефим Бударин, Алексей Захаров, бойцы Михаил Пугачев, Алексей Буянов, Дмитрий Федоров, Юрий Бисениек, Ермолай Николаев…

Сняв бесшумно часовых, они проникли в Ломовку.

Женщина бросилась к ребятам:

— В моем доме фашисты. Жгите его, не жалейте. Бросайте туда гранаты!

Потом она показала, где у гитлеровцев штаб, склад, пулеметные точки и в каких домах ночуют солдаты и офицеры.

По условному сигналу начальника штаба отряда «Боевой» Никитина гранатометчики во главе с Николаем Петровым атаковали одновременно все указанные Прасковьей Филипповной объекты. Пулеметчики Александр Савенков и Валерий Иванов, примостившись за высокой поленницей, расстреливали уцелевших после взрывов гитлеровцев, выбегавших на улицу.

После разгрома фашистского гарнизона в Ломовке стал широко известен гражданский подвиг простой русской крестьянки. Этому помог Иван Антонович Шматов. В дедовичскую газету «Коммуна» он написал небольшую, но очень теплую заметку «Героиня», в которой рассказал, как с помощью Прасковьи Филипповны партизаны уничтожили около пятидесяти гитлеровцев.

В один из погожих дней на лесной лагерной стоянке у хутора Пожариха комиссар Тимохин и редактор газеты «Дновец» Шматов с интересом читали новые советские листовки, сброшенные ночью возвращавшимися с боевого задания краснозвездными бомбардировщиками. Разведчики нашли их утром в районе Великой Нивы и только что привезли в штаб. Одна из листовок принадлежала перу талантливого советского писателя-публициста Ильи Оренбурга и была адресована партизанам «пятерки», об удаче которых в Тюрикове писатель узнал из газет.

— Оставить это без внимания нельзя. Верно, Иван Антонович? Ты газетчик и должен лучше знать, как ответить в таком случае, чтобы и поблагодарить, и приятное доставить писателю.

— Завтра, Матвей Иванович, ждем самолет за ранеными. Может, отправим с ним и письмо?

— А у тебя что, и адрес писателя есть? — улыбнулся Тимохин. — Может, в гостях бывал?

— Не довелось, к сожалению. Но думаю, что это не беда. Не на деревню же дедушке пошлем письмо, а известному писателю. Можно для верности направить в Политуправление фронта: оттуда дойдет по назначению.

— Вот это идея! Что ж, берись, редактор, за карандаш!

И они принялись за дело:

«Уважаемый Илья Григорьевич!

С неба упала листовка. Мы нашли лишь два экземпляра, ветер разнес их для деревень, для советских граждан глубокого фашистского тыла. Замечательная листовка, она нам понравилась. Понравилась народу. Эта листовка сейчас нужна для советских граждан захваченных врагами районов, русские люди уже сотнями страдают от страшной заразы чумных крыс… Наша подпольная газета, наша подпольная лесная типография очень встревожили гестапо и полицию города Дно. Гестапо уже не раз объявляло в своей фашистской газетенке, издаваемой в Дно, что, мол, газета номер два «Дновец» полностью конфискована и типография «Дновец» разгромлена… Однако мы никогда не конфисковывались, не арестовывались, а живем и здравствуем. Больше того, газета забрасывается нашими агентами даже в кабинеты полиции и гестапо. Номер два газеты был подложен на стол под стекло в кабинете начальника местной дновской полиции… Он чуть не разбил стекло и стол, придя на «работу» и увидя на столе под стеклом нашу газету… Ваши листовки… любит народ и с интересом читает, осмеивает фашистов и, больше того, выполняет то, что в них написано…»

Матвей Иванович и Иван Антонович, вкратце рассказав писателю об операции в Ломовке, перешли к итогам:

«Вы пишете в листовке: «Истреблять чумных крыс — вот первая мера профилактики». Так мы и делаем. За последние два месяца мы уничтожили 2500 гитлеровцев, разбили 13 немецких гарнизонов, 13 дзотов. Довооружились немецкими минометами и пулеметами.

Дновцы — специалисты по паровозам. И вот за последний, май месяц мы пустили под откос 5 вражеских поездов с живой силой врага. Им не удалось добраться до фронта… Немцы бросили сейчас против нас 5000 фашистов регулярной армии. Они поставили целью уничтожить нас, захватить советские районы, завоеванные и удерживаемые нами в тылу врага. Однако 2000 гитлеровцев уже нашли здесь свою могилу. Уничтожить все пять — такова наша клятва.

И ее мы сдержим.

До свидания, дорогой Илья Григорьевич. Доброго вам здоровья!

Это послание ушло на Большую землю самолетом. Отправляли его бережно, завернув и в бумагу, и в обрезок домотканого полотна, и даже в кусок клеенки, — мало ли что случится в пути.

Ответа не было долго.

— Может, не получил? — иногда сомневались Тимохин и Шматов.

— Всякое случается. Только не хочется верить в это. Наверное, просто некогда писателю.

Но письмо все-таки дошло до Эренбурга. В самый разгар боев с июньской карательной экспедицией от него пришел в редакцию «Дновца» ответ:

«Дорогие товарищи!

Сердечное спасибо за письмо. Трудно вам передать, как меня обрадовал привет от наших героических партизан. С радостью буду вам полезен чем могу. Посылаю вам сборник статей. Крепко жму руки. Желаю сил и удачи.

Надо ли говорить, сколько радости было и у инициаторов письма, и у всех, от чьего имени они выступали.

Лето обещало быть сухим, жарким. Во всяком случае, старик Липатыч именно так предсказывал. Жил он на хуторе недалеко от Яборкова. По всей вероятности, о барометре старик имел слабое понятие, но предсказывать погоду умел. И температуру определял — по-своему, но верно.

— Что нонче на дворе, Липатыч? — бывало по зиме интересовались разведчики.

— Двадцать, ребятушки, — отвечал дед.

— А по чем же ты отгадываешь?

— Смотря, за что мороз щиплет. Если за уши тягает — значит, двадцать. Ежели за нос — тогда, почитай, двадцать пять. Ну а если ногам в валенках мерзко — все тридцать с гаком.

— А летом как же, Липатыч?

— Опять же, где и как пот прошибает. Лоб в испарине, рубаха на спине мокрая, либо бороду хоть выжимай — на всё свои градусы. Это понимать нужно.

Забавный был старик. Добрый, умудренный житейским опытом. Редко, когда разведчики не наведывались к нему на хутор.

— Теперь и без хлеба не пропадем, — сообщил он в последний раз ребятам. — На заячьей капустке, ростках хвоща, дудках камыша и то прокормиться можно. Так что не робейте, если фрицы в лесу запрут.

Лесные болота к этому времени подсохли, обозначив ходовые тропы, покрылись сочными кустиками брусники, черники, морошки. На полянах и лугах неумолчно жужжали вокруг цветов трудолюбивые шмели и пчелы. Иной раз, глядя на такие мирные картины природы, казалось, что нет войны. Но так только казалось… Да и то мгновение!