Вацлав Подзимек - Над нами синее небо

— Уже выехал, — ответили ему.

Успокоенный, он сел в автомашину. Искал Петерку в доме пограничной полиции.

— Передан чехословацкой стороне, — сказали ему под смех стоявших здесь журналистов и фотографов. Он и не предполагал, что кто-то может шутить при таких серьезных обстоятельствах, поэтому и улыбался, подходя к пограничной черте.

Но после того как поздоровался с подполковником и услышал от него вопрос, который сам недавно задавал: «Что с Петеркой?», у него мороз пошел по спине. Известие о том, что Петерка попросил политического убежища, поразило его. Всегда спокойный, тихий, Нетопил стал кричать:

— Это невозможно! Петерка политикой вообще не интересовался! Он хотел вернуться домой! Вы поймали его на ту черноволосую девку и теперь удерживаете силой.

— Пан поручик, потрудитесь выбирать слова. Насилие несовместимо со свободой и демократией западного мира, — поучал его один из тех, кто сопровождал до пограничной линии, размахивая перед Нетопилом бумагой с заявлением о политическом убежище за подписью «Петерка». Доказательство было весьма сомнительным, поскольку ни подполковник, ни Нетопил не знали истинной подписи Петерки, а их просьбу выдать бумагу им на руки отвергли.

Подполковник потребовал встречи с Петеркой.

— Я уполномочен сообщить, что пан Петерка не желает встречаться с кем-либо с чехословацкой стороны, — ответил тот, у кого находилась бумага.

— Пока не буду иметь возможности поговорить с Петеркой, не вернусь, — заявил Нетопил. — С ним я прилетел, с ним и обязан возвратиться.

— Мы вас не выгоняем, пан поручик. Ворота западной демократии широко открыты для всех, кто приходит с добрыми намерениями, — прозвучал ответ говоруна с другой стороны.

— К черту вашу демократию! — выразился Нетопил языком, никогда не употребляемым в международных отношениях. Не выдержали нервы.

Подполковник, памятуя о своих обязанностях, вмешался; он отвел Нетопила в сторону и объяснил ему, что спорить и ругаться здесь нет смысла, не стоит устраивать спектакль для людей с фотоаппаратами и кинокамерами. Нетопил обмяк, исчезло боевое настроение, он снова стал спокойным и тихим. Только заплакал. Так он возвратился на родину.

Было бы неправдой утверждать, что поручику Нетопилу в последующие месяцы и даже годы пришлось легко. Нашлось немало людей, которые ему действительно не доверяли. «Кто вы, как это, собственно, произошло?» — спрашивали они, многозначительно усмехаясь. Нашлись и такие, которые не произносили подобных слов, но как черт ладана боялись любого кадрового мероприятия, если оно было связано с Нетопилом. Опорой для поручика были те, кто никогда не терял в него веру. Им он и старался доказать, что они не ошиблись. С их помощью ему удалось постепенно укрепить пошатнувшееся доверие к нему. И капитан в этом имел свою долю участия.

Второй месяц военной службы капитана был ознаменован немаловажным событием. Женили генерала. Так это событие в разговорах между собой называли заместители генерала. В действительности все обстояло не так просто.

Началось с того, что в кабинет капитана ввалился командир одной из частей вместе со своим заместителем по политической части. Они желали поговорить с капитаном об одном очень важном деле. Прежде чем сесть, как им предложил капитан, они убедились, что дверь плотно закрыта и их никто не может подслушать. Только после этого командир начал говорить. Генерал недавно отдал приказ о подготовке к передислокации их части из Моравии в Западную Чехию, мотивируя перемещение необходимостью повышения боевой готовности. В связи с этим уже прошли партийное собрание и собрание Союза молодежи, политруки проводили индивидуальную работу. Но вчера кто-то сказал вслух то, что многие боялись высказать:

— В чем, собственно, повысится наша боевая готовность после передислокации? Со своей старой техникой мы ни на что не способны, независимо от того, будем удалены от границы на тридцать или на триста километров.

Люди хотели на конкретный вопрос получить такой же конкретный ответ, и командир с заместителем опасались, что если этого не будет сделано, то вскоре все их усилия убедить людей в значении передислокации будут сведены на нет.

Капитан и сам не знал, что предпринять. Поддакнуть им — значит усомниться в решении, принятом генералом. Предложил пока продолжать подготовку к выполнению приказа, а он за это время проверит все и посоветуется. Они ушли не полностью удовлетворенные, не забыв попросить капитана, чтобы он не предпринимал ничего такого, что позволило бы сделать заключение, что часть сопротивляется выполнению приказа.

Как только за ними закрылись двери, капитан пошел к советскому генералу. Передал ему содержание разговора и с волнением ожидал его ответа.

— Люди говорят правду, — заметил советник.

— А не могли бы вы с генералом?.. — выпалил капитан, обрадовавшись единству взглядов.

— Могу, но это будет неправильно. «Советник» происходит от слова «советовать», а не от слова «вмешиваться». Если бы генерал об этом со мной переговорил раньше, чем подписал приказ, мы могли бы все обстоятельно обсудить и я бы ему открыто высказал свое мнение. Но теперь-то приказ уже отдан! — И, заметив удивление капитана, добавил: — Может быть, вы уже слышали, что при подобных обстоятельствах у нас уже был конфликт с генералом? Это правда. Но то, что вначале может быть правильным, при повторении иногда наносит вред. Вам самим надо откусить от этого кислого яблока. Над тем, что делать, требуется подумать.

Все четыре заместителя генерала сидели в кабинете начальника штаба и думали. Кто-то высказал интересный тезис о том, что все дело в холостяцкой жизни генерала. Если бы он был женат, то лучше понимал бы проблемы, связанные с каждой передислокацией. Нужно его женить. С этим все согласились.

Пять лет спустя капитан старательно пытался вспомнить, кто, собственно, первый высказал полюбившуюся всем мысль. Вспомнить это было весьма важно, но старания оказались напрасными. Это был период, когда в нашем обществе проходила сильная волна критики недостатков, особенно в политической работе, критики в немалой мере справедливой, и плохо было лишь то, что на нее не везде действенно реагировали. Многое из того, что произошло через двенадцать лет, зародилось еще тогда.

Капитана в тот период также остро критиковали. И хотя критика ему не была приятна, он признал, что во многом она справедлива. Но с тем, что в качестве одного из доказательств неправильных методов его политической работы был приведен и пример с генеральской свадьбой, он никогда не смирится. Все было совершенно иначе, чем преподносилось.