Владимир Возовиков - Время алых снегов

— Где у вас Рубахин?

— Остался в казарме с Ильченко, — отвечаю. — По распоряжению старшины порядок в ружейной комнате наводят.

— Вы уверены, он действительно в казарме?

У меня уши огнем зашлись: не уверен.

— Так вот, — говорит лейтенант, — ваш Рубахин всю работу свалил на Ильченко, а сам мяч гоняет на футбольном поле.

Честное слово, мне захотелось сквозь землю провалиться, А лейтенант выговаривает:

— Смотрите, Головкин, сядет вам наводчик на шею — наплачетесь. Я гляжу, он у вас таким заслуженным специалистом становится, что его от всякой черновой работы избавили. Не отвык бы совсем! Трудно будет приучать вновь, особенно если и вы отвыкнете от своих дисциплинарных прав. Хотя, прошу прощения, вы к ним еще и не привыкали вроде? Жаль! Доброта ваша — качество хорошее. Но доброта к одному за счет других — не доброта вовсе...

Шел я в казарму — кулаки сжимались. Ну, думаю, с ходу закачу Рубахину наряд вне очереди да попрошу старшину, чтоб на все очередное воскресенье от звонка до звонка работку ему подыскал. И сам над душой стоять буду, лично контролировать — черт с ним, с выходным!.. И все-таки где-то в глубине души сомневался: накажу ли, хватит ли решимости? Это ведь лишь теоретически просто объявить взыскание человеку, с которым каждый день в одном строю ходишь, под одной броней сидишь, спишь на соседних койках, а бывает, из одного котелка борщ хлебаешь.

Сомневался я не зря. Только увидел Рубахина — злость моя мгновенно сникла. Да и он смотрит в глаза, как побитая собачонка, даже неловко стало.

— Прости, командир, — говорит. — Подвел я тебя, но больше не повторится. Слово даю.

Ушам не верю: неужто говорит Рубахин?!

— Откуда мне было знать,— продолжает,— что лейтенант в казарме появится? Он же сегодня вечером на дежурство заступает, отдыхать должен. Осмотрительней теперь буду...

Ну и ну! Словом не заикнулся, что от работы улизнул, — словно так и надо. Словно мы с ним уговор заключили: он сачкует за счет экипажа, я покрываю — лишь бы не попадаться. И даже присутствия ротного комсомольского секретаря не постеснялся — тот рядом сидел, протирал пистолеты.

Было от чего опешить.

Ушел Рубахин, комсорг усмехается мне в глаза:

— Рохля ты, Валерка. Попомни мое слово: принесет когда-нибудь Рубахин чепе в роту — и расстанешься ты с лычками.

— Хоть сейчас готов снять, — отрезал я.

— И все-таки стыдно будет. На бюро вас обоих, что ли, вызвать для профилактики?

— Вызывай! Сегодня же вызывай. А чепе зря ждешь, никакого чепе тебе не будет!

Комсорг ухмыляется:

— Слава богу, наш Головкин наконец-то разозлился. Я думал, ты только на цыпочках умеешь ходить. Особенно перед своим наводчиком.

Попробуй переговори такого языкастого! Выхожу из ружкомнаты — тут Ильченко подвернулся: расстегнутый, без ремня — наверное, мыться шел. Только я об этом тогда не подумал, отчитал парнишку злющими словами, у него даже губы задрожали. Конечно, дело не в расстегнутом воротничке, просто зло взяло, что позволяет Рубахину на собственном горбу кататься...

А лейтенант Карелин с экипажа нашего глаз не спускает. Я же чую, неспроста. Мою дисциплинарную практику позавчера целый час разбирал. Практики-то этой — ноль, о чем и говорить, кажется? Оказывается, есть о чем. Ильченко танковое вооружение весь месяц в лучшем виде содержит — стоило отметить парня. Беляков в минувшую субботу вызвался помочь механику-водителю учебно-боевой машины, почти до полуночи вкалывали, однако танк подготовили как надо. Этот благодарности заслуживает. К стыду моему, я и не знал ничего — в тот вечер мы группой в городской театр ходили, вернулись к самому отбою. Да и то сказать, не тянуть же мне этого молчуна Белякова за язык!..

Ждал от лейтенанта крупного разговора насчет выходки Рубахина, но Карелин только и спросил: доволен-ли я наводчиком? Ответил ему: до ближайшей стрельбы, мол, хочу подождать с выводами...

Вчера на танкострелковой лейтенант то и дело к нашему экипажу подходил. Однажды глянул на экран и говорит:

— Запаздывает Рубахин со спуском. Идеальной наводки добивается — хорошо. Но когда марка прицела уже заняла идеальное положение, стрелять на бездорожье часто бывает поздно. Объясните-ка вашему мастеру огня, какой момент спуска наилучший.

Чувствовал я: Рубахин не совсем чисто работает, а причины понять не мог. То ли глаз не наметан, то ли критического взгляда на действия Рубахина не было у меня? Объяснил ему ошибку — он аж потемнел. До чего самолюбив! И тут меня словно кто за язык потянул:

— Смотрите, как надо!..

Пока садился в танк и включал стабилизаторы, взмок. Вдруг сработаю плохо — стыда не оберешься. Потом сосредоточился, все забыл, кроме мишеней и прицельного угольника. Три «выстрела» — три точки в самые середки контуров.

Вот когда наш ефрейтор попотел на тренировке! Чуть не силой его потом пришлось из танка вытаскивать. До того случая он с небрежным видом занимался — надоели, дескать, одни и те же манипуляции.

Честное слово, в тот момент я, кажется, единственный раз командиром себя почувствовал...

Но вот сегодня опять неладно вышло. После обеда подходит Рубахин.

— Завтра стрельба, командир.

— Знаю.

— Зачем же тогда включил меня в рабочую команду? Учебные танки от грязи очищать вон Беляков с Ильченко тоже умеют. А стрелять не им придется. У хорошего сержанта наводчик перед стрельбой отдых получает, нервы успокаивает.

Тут я не поддался. В конце концов, каждому человеку кроме мастерства и совесть иметь надо. Говорю:

— Нервы лучше всего успокаивает физический труд. Медики так утверждают.

Посмотрел на меня ефрейтор, как недоброжелатель, и отвечает:

— Ладно, командир, ты еще молодой у нас. Узнаешь скоро, чего хороший наводчик стоит.

Он что же, мне лично одолжение своей службой делает?.. Чуть-чуть не взорвался я. И хорошо, что не взорвался. Нет ничего хуже, как ссориться за день до стрельбы. Что там ни говори, а на огневом рубеже наводчик — главная фигура в экипаже. Если уж он подведет, никто больше не выручит: снаряд не вернешь. Но какому командиру не хочется, чтобы его экипаж на полигоне отличился? Отличный огонь все грехи спишет.

...Однако дежурный по роте гонит спать. Засиделся я за полночь над «конспектом». Заглянет дежурный по полку — взбучку задаст... У нас многие ребята дневники пописывают. Лейтенант Карелин говорит: если человек хочет понять, так ли он живет, как надо, ему следует вести личный дневник. Хотя бы от случая к случаю. Вот и меня нынче к бумаге потянуло. И правда: выговорился начистоту — легче вроде стало. Кажется, завтра уже не смогу оставаться таким, как вчера и сегодня. Это было бы все равно что повторять дважды подряд плохой анекдот...