Владимир Возовиков - Время алых снегов

А завтра — стрельба...»

Лейтенант Иван Карелин:

«Быть может, кому-то покажется странным, но я люблю позднюю осень. Люблю прозрачные рощи, озябшие от сквозняков, голую степь с полегшей травой, частые полосы дождей, серых и грустных, дороги полигонов, разбитые вдребезги танками и бронетранспортерами, похожие на бесконечные, непролазные болота. Наверное, это профессиональная любовь. Осенью просторно танкам в степи — поля убраны и видно далеко, а сами танки, приземистые и серые, похожи издали на обычные бугорки или осевшие стога сена. Когда за броней щепелявит дождь, по-домашнему тепло и уютно в танке, а голоса товарищей в шлемофонах звучат, словно дорогая сердцу музыка.

В ожидании долгой и грозной нашей зимы людей сильнее влечет к теплу, они ищут его в близости друг к другу. Я замечал: иные год ходят в одном строю, «воюют» в одной машине, а все чужие. Но вот затянулось небо надолго осенней хмарью, дохнуло сырым холодом, и, глядишь, уже и на досуге люди не расстаются, и тайны у них общие, и табак пополам — так сдружатся за неделю, что водой не разольешь.

Я еще люблю осень за то, что служба наша становится чуточку легче. Ни жары, ни морозов, а главное — ни пылинки. Сколько неприятностей терпим мы летом от пыли на учениях да стрельбах!.. Что же до грязи, танкистам она не враг.

Словом, ехал я на нынешнюю стрельбу с удовольствием. И с некоторым волнением, разумеется. Какой командир не волнуется за своих солдат, когда они стреляют! К тому же в экипажах появились новички, а одного так можно считать новорожденным. За него я всерьез тревожился, хотя наводчик орудия там — настоящий мастер.

Стрельба шла обычно. Танки по сигналу срывались с исходного рубежа, уползали в степь с затухающим ревом. Грязь далеко летела из-под гусениц, танки поминутно ныряли в глубокие выбоины, налитые жидкой глиной, потом, вздыбливаясь над ямами, тяжело «клевали». И хотя длинные стволы стабилизированных пушек завороженно тянулись к далеким буграм в зоне огня, удерживать точную наводку на такой трассе далеко не просто. К тому же бугры странно походили на тускло-серые низкие тучи, и, если бы бугры вдруг тронулись с места, нельзя было бы понять, где кончается земля и начинается небо: серый дождь стирал горизонт.

Я стрелял первым во взводе, знал, до чего трудно ориентироваться в движущейся машине, особенно наводчику орудия. В отуманенных зеркалах перископов, в узком поле зрения прицела, качаясь, ползут на тебя нечеткие, одинаковые контуры высот, смутные распадки, и попробуй угляди среди них серое пятнышко цели, которая возникает на десяток-другой секунд. Зазевался — привезешь назад неизрасходованный боекомплект, а за такую «экономию» ставят двойки.

Вот почему, когда с исходного ушел экипаж младшего сержанта Головкина, я не отрывался от бинокля. Будь видимость идеальной и такой же идеальной будь трасса, по которой на боевой скорости двигался танк, мне все-таки не стало бы спокойнее. Зная уже, чего стоят по отдельности те четверо, что сидели под броней машины, я не знал, чего они стоят вместе. Перед стрельбой командир роты, ссылаясь на непогоду, предложил усилить экипаж опытным водителем, однако я отказался. Конечно, и мне хотелось отличной оценки — стрельба-то зачетная! — но еще больше хотелось увидеть экипаж в серьезном деле. Сложится хороший экипаж — оценки он добудет сам.

Я даже вздрогнул, когда сигналист-наблюдатель крикнул с вышки:

— Пошла первая!..

В бинокль не без труда различались очертания замаскированной под цвет осенней травы мишени, выскользнувшей из косого распадка. Звонко ударили пушки соседних машин — они били по своим целям, но экипаж Головкина молчал, пока мишень не прошла половину пути. Наводчик меня не тревожил — раз помалкивает, значит, выбирает момент, чтоб наверняка ударить. Но наводчик сам по себе мало значит, все его мастерство окажется круглым нулем, если плохо сработают другие. Такое уж оно, наше оружие. Будь ты хоть семи пядей во лбу, а проявить себя можешь только в работе целого коллектива, который именуется экипажем. Нынче это знают не одни танкисты.

Вот сейчас, в этот миг, и командир танка, и водитель, и заряжающий работают на того, кто нажмет кнопки огня на клавишах орудийного пульта. И попробуй хоть один из них сработать не в лад!..

Первым сплоховал водитель.

Машина сделала внезапный резкий зигзаг, — видно, Беляков объезжал глубокую рытвину и неосторожно дернул рычаг поворота. В такой-то момент!..

Едва желтое пламя сорвалось с дульного обреза пушки, я уже почувствовал промах. И в то же мгновение увидел его. Красная линия трассера сломалась на скате бугра рядом с мишенью и ушла в холодные тучи. Стало досадно, теперь отличной оценки ждать уж нечего. Как в воду глядел ротный, предлагая посадить в танк опытного механика-водителя. Ну что ж, теперь ничего не изменишь. Такие вот промахи — тоже учеба. Мастера, они не с неба падают.

Второй выстрел грохнул буквально через миг — основания для спешки у моих танкистов теперь были серьезные, — раскаленный уголек трассера прожег мишень. Первым бы так!

Мишень, кренясь, пропадала за гребнем, а тоненькая строчка трассирующих пуль из танка уже кинулась снизу вверх к пятнышку второй цели, но, прежде чем долетел глухой стук пулемета, оборвалась, так и не достигнув «гранатометчика», приподнявшегося над окопом. Как же это опытный Рубахин допустил ошибку, достойную необстрелянного новичка?.. Я едва не выругался, но скоро понял: Рубахин ни при чем. Второй очереди не последовало, и это значило лишь одно: случилась задержка с пулеметом — сплоховал и заряжающий.

Третья цель уже неслась, подскакивая, по склону соседнего бугра, далекая и удивительно четкая. Небо вдруг разом посветлело, словно солнце вздумало подравнять моих неудачников и на минуту раздвинуло тучи.

Мишень подходила к концу своего короткого пути, дело можно было считать конченным. Молодой заряжающий провозится с оружием, конечно, до самого конца стрельбы. Я даже бинокль бросил — не мог видеть эту раздражающе четкую мишень...

И тогда-то из танка хлестнула длинная, злая очередь, сноп трасс уперся в мишень и бил сквозь нее, разлетаясь на скате бугра во все стороны огненными брызгами, бил до тех пор, пока цель не пропала. Патронов в ленте оставалось достаточно — на второй «сэкономили».

Стоящий рядом со мной командир роты усмехнулся:

— А ребятки у тебя с характером. Хоть на третьей, да отыгрались. Задали работу показчикам — до ночи будут дырки считать.

Мне было уже не так досадно. Разумеется, тройка — слабое утешение, но за самообладание этому «новокрещенному» экипажу можно дать и повыше оценку. В миг устранить задержку и успеть разрядить оружие по цели такое не каждому опытному экипажу удается. А все же подумал: стоит пожурить их, раззадорить, чтобы до следующей стрельбы грехи свои не забыли.