Василий Ванюшин - Штурм

Из-под бока, шевелясь, вытягивался красный лоскут. — Щуров видел это, но не хотел смотреть и не в силах был отвернуться…

— Много прошел назад и вперед, — проговорил он, слабо дыша. — И не дошел. Обидно, горько… Аскарчик, наклонись ближе. Прошу тебя в последний раз: отыщи мою сестренку Катю. У нее больше никого нет. Она где-то здесь. Всю Германию пройди, отыщи, будь ей братом.

— Найду, непременно найду!ꓺ — ответил Аскар, глотая слезы.

Поклянись, — требовал Щуров. — Помнишь, ты рассказывал… Когда шли от границы… Один из наших взял на границе горсть земли… Да не мешайте — все равно помираю. Точно. Не трогайте. Вот сбили память, — пожалел он и вспомнил: — Земля в кармане…

И протянул руку со скрюченными пальцами к красной лужице, сгреб в горсть землю, сдавил из последних сил. Между пальцами сочилась кровь.

— Возьми, Аскарчик, и поклянись, — не говорил, а шептал невнятно Щуров, закрывая глаза. — Поклянись, что отвезешь это в родную деревню, положишь там, где стояла изба.

— Клянусь! — Аскар принял в руки бурый ком земли с отпечатками пальцев друга, замотал в платок и опустил себе в карман.

— Аскар, еще что-то… — Щуров открыл глаза. — Там, под берегом…

Он хотел сказать о раненом и не смог.

Так и умер с открытыми глазами, тускло смотревшими в небо, одинаковое над всей землей.

Афонов позвонил Сердюку и сообщил, что первая попытка овладеть фортом окончилась неудачно. Огонь противника сильный, единого порыва в штурме не получилось.

— Что вы намерены делать? — спросил генерал.

— Повторить штурм. А недостатки учтем.

Сердюк, помолчав, сказал:

— Приезжайте сюда, подумаем вместе.

Афонов приехал, и комдив спросил в первую очередь:

— Сколько потеряли?　Убитых семь, человек двадцать ранены.

— Фамилии погибших? — Это спросил Веденеев, сидевший рядом с генералом.

Афонов назвал Щурова, еще командира взвода, остальных не знал.

Эх, Щуров, Щуров!ꓺ Долгий и горький путь пройден вместе от Беловежской пущи и до Десны летом сорок первого года. Он дважды побывал в госпитале, возвращался в родную дивизию. И вот…

— Вы верно говорили, товарищ генерал: напрасные жертвы… — Веденееву хотелось, чтобы Сердюк повторил это, и пусть Афонов больше не заикается о штурме форта.

Сердюк не хотел спора. Он заметил, как подергиваются губы у Веденеева и на щеках выступают пятна, понял, что начальник политотдела решительно не согласен с Афоновым и надо сказать твердое слово.

— Неразумно снова штурмовать. Ничем не оправданные жертвы… Таково мое мнение. И ваше, товарищ подполковник? Тогда все.

Афонову не понравилось, что комдив как бы ищет поддержки у начальника политотдела: ведь генерал, полновластный единоначальник!

— Вы, товарищ генерал, сказали: «Подумаем вместе». И я поделюсь сомнением: разумно или неразумно… —говорил Афонов, не тая обиды на Веденеева. — Воевать опаснее, чем бумажки писать.

Веденеев поднялся от стола, сухие в морщинах пальцы вцепились в спинку стула.

— Как вы сказали?

Афонов смягчившимся голосом ловко повернул разговор.

— Я, товарищ подполковник, о письме гитлеровскому генералу… До чего додумались!ꓺ

— А вы заявили бы это начальнику политуправления фронта. Они там без нас решили.

— Я имею в виду не замысел, а исполнение его. Письмо, наверное, не вручено. Одна видимость дела, а донесение послано — все в порядке.

Веденеев, с легко ранимой душой, не нашел, что сказать. Действительно. Майсель мог и не вручить письма. Оно, пожалуй, ничего не изменило бы, и все же надо бы точно знать, выполнено ли задание. Сжимая спинку стула так крепко, что кожа на суставах пальцев побелела, Веденеев смотрел на Афонова, на его мясистый нос и щеки, пылающие здоровым румянцем, и думал:

«Оговорился! А ты юлишь… Можешь даже рассмеяться и превратить все в шутку, но я не поверю — ты не шутишь. Комиссара бы, как было в сорок первом и втором, для тебя одного. Будь я сейчас комиссаром — быстро поставил бы на место…»

А полковник, не слыша возражений Веденеева, довольный его молчанием, продолжал доказывать Сердюку:

— Действовать надо и как можно быстрее. Уже взяты все форты вокруг Кенигсберга, остался только на нашем участке. Это неприятно для дивизии, товарищ генерал.

— Почему же не взяли его?

— Форты четвертый и пятый, как я слышал, товарищ генерал, батальоны других дивизий штурмовали по нескольку раз. И мы должны…

Афонов настаивал: надо действовать. И придумывал убедительные доводы, горячился. Ему очень хотелось взять форт с боем — это будет расценено как большая победа, его личный подвиг. И Веденеев должен был действовать по-своему разумно. Совладав со своими нервами, он попросил:

— Товарищ генерал, отдайте форт нам.

Комдив поднял брови — просьба неожиданная и не совсем понятна.

— То есть?ꓺ

— Нам, политотдельцам, — Веденеев усмехнулся. — Которые бумажки пишут… Но я со всей ответственностью прошу. Мы проведем хорошо обдуманную операцию по разложению гарнизона форта.

— Напрасная трата времени, — бросил Афонов.

— Но не крови, — отозвался Веденеев, не глядя на него.

— Как сказать! — возразил полковник. — Говорят: время дороже всего. Оттяжка во времени на войне стоит крови.

Веденеев решил стоять на своем.

— Для начала пошлем в форт двух немцев. Перебежчик унтер-офицер Штейнер — человек надежный, охотно пойдет. Обер-лейтенанта Майселя мы меньше знаем. Что ж, проверим! Он будет старшим. Очень важно — немцы будут разговаривать с немцами. Напишем ультиматум.

— Уговаривайте, цацкайтесь, — хохотнул Афонов, отвернувшись.

— Действуем не по чувству и желанию, а так надо по рассудку.

— Действуйте, — сказал Сердюк Веденееву.

Начальник политотдела вызвал инструктора Колчина, вдвоем они стали писать ультиматум.

Тем временем Афонов пристально рассматривал карту, свежие пометки на ней: полки продвинулись дальше; форт, обведенный синим и красным карандашом и, верно, похожий на чирей, находился ближе к штабу и медсанбату, чем к полкам. А гарнизон форта немалый: триста человек с пушками и пулеметами. В батальоне же Наумова, блокировавшем его, нет и двух сотен бойцов.

Афонов оценивал обстановку вполне серьезно:

— Дело с разложением гарнизона может затянуться. Такое дается не скоро, и товарищ подполковник, очевидно, понимает это. А ну как немцы предпримут сильную контратаку? Тогда гарнизон сделает вылазку из форта. Непременно! И окажемся мы между двух огней. Я остаюсь при своем мнении: надо бить и добивать врага, а не уговаривать его.

— И я не хочу обниматься с ним, — резко сказал Веденеев. — Здраво рассуждая, так надо. Хина — штука очень горькая, а приходится глотать. Надо уговаривать, агитировать.