Василий Ванюшин - Штурм

Каким-то образом несколько листовок оказалось в коридоре подземелья. Должно быть, солдаты из охраны, подобрав их на улице, разбросали, чтобы генералы и офицеры увидели собственными глазами. Одна листовка лежала возле двери кабинета Коха. Гаулейтер поднял ее, прочитал и быстро вернулся к себе, захлопнув дверь на замок.

Небольшой листок белел на полированном столе, и таким же белым стало лицо Коха.

На обратной стороне листка кто-то написал твердой рукой, тоже по-немецки, извещая о том, что обер-лейтенант Пауль Зиберт жив, и предупреждал: «Господин гаулейтер, вас ждет расплата».

Как попала сюда эта листовка, сунул кто-нибудь снаружи в вентиляционную трубу, подбросил к дверям, не имело смысла гадать и допрашивать охрану, объяснять, кто такой обер-лейтенант Зиберт. Одно ясно: в городе действует агентура русских и она проникла всюду.

Кох сжался весь. Из темных углов холодно смотрели знакомые глаза с беспощадным стальным блеском…

Когда Кох проводил так называемое в официальных секретных бумагах обезлюживание восточных земель, он не задумывался над тем, что испытывали выводимые на расстрел, — это для него не имело значения. Ему важно было страхом смерти воздействовать на тех, кто пока оставался жить, и добиться от них безропотного подчинения — страх должен быть присущ этим людям. Кох почти не видел обреченных на смерть, имел дело с отчетами, знал цифры, отдавал новые распоряжения — хитрый Кох давал чаще устные распоряжения, чтобы не оставить следов со своим именем, приказы объявляли коменданты. За этой уловкой тоже прятался страх, пока очень отдаленно. Скоро он приблизился вплотную, заглянул в лицо вот такими холодными, беспощадными глазами, и пришлось бежать.

«Но ведь Зиберта нет в живых, — пытался успокоить себя Кох, — это я знаю точно».

В прошлом году, будучи по делам в Берлине, он зашел в главное управление имперской безопасности, и там ему показали телеграмму, потому что она касалась его, как рейхскомиссара Украины. В ней говорилось, что первого апреля отрядом жандармов были захвачены в лесу и при сопротивлении убиты три советских парашютиста. По документам гестаповцы из Львова установили личности убитых. Руководитель группы имел фальшивые документы на имя обер-лейтенанта немецкой армии Пауля Зиберта, родившегося якобы в Кенигсберге: на удостоверении была его фотокарточка, где он снят в военной форме. Второй убитый был поляк Ян Каминский, третий — шофер Белов. Телеграмма, назвав руководителя группы, утверждала, что речь идет, несомненно, о тщательно разыскиваемом советском партизане и далее перечисляла, кого он сумел ликвидировать.

Эти имена были хорошо знакомы Коху. На Украине в городе Ровно неизвестный в форме немецкого офицера убил заместителя Коха — генерала Кнута, имперского советника Геля, «верховного судью» Функа. Там же был тяжело ранен правительственный президент Даргель, таинственно исчезли генерал Ильген и личный шофер Коха — Гранау. А во Львове среди бела дня человек в немецкой форме убил вице-губернатора Галиции Бауэра и высокопоставленного чиновника Шнайдера. Однажды рейхскомиссар Украины Кох принимал в своем кабинете обер-лейтенанта, назвавшегося Паулем Зибертом. Офицер этот разговаривал по-немецки безукоризненно, родом якобы из Восточной Пруссии, у его отца богатое имение в сорока километрах от Кенигсберга. Земляк! Молодой, с твердым взглядом, красивый, в аккуратном мундире и с боевыми наградами. Тогда Кох подумал: «Гордиться можно таким земляком!»

А этот человек давно охотился за Кохом, пришел в кабинет, чтобы застрелить, но какое-то неожиданное обстоятельство помешало ему воспользоваться пистолетом. Предвидя смерть от партизанской пули или гранаты, Кох убрался в Восточную Пруссию.

Правда ли, что Зиберт убит? Ведь в Ровно эсэсовцы докладывали о ликвидации советского партизана в немецкой форме. Может, тот, кто подсунул вот эту записку, знает лучше, и мститель с погонами обер-лейтенанта под тем же или другим именем находится в Кенигсберге? Его взгляд — как наведенное дуло пистолета.

И вдруг гаулейтер улыбнулся сам себе. Страшные глаза исчезли.

Гаулейтер пошел к командующему гарнизоном. Там он с видом глубокомысленным сказал Лашу:

— Я долго обдумывал ситуацию и пришел к выводу, что вы правы. Моя оценка ваших полководческих способностей многое значит, генерал. Да, надо отвести войска на Земландский полуостров.

— Рад слышать, — промолвил Лаш без всякого энтузиазма. — Но теперь сделать это весьма трудно. Мы отрезаны.　Всякие мысли о капитуляции прочь! — выкрикнул Кох и снова тихо: — Мы пробьемся. Я даю согласие, Берлин разрешит. Из Берлина прикажут командующему армией нанести одновременно встречный удар с использованием всех танков. Это обеспечит успех. Смотрите на карту, где удобнее прорваться.

Лаш посмотрел и ответил не скоро.

— Будет какая-то надежда, если ударим на узком участке от северной станции вдоль железной дороги. Дальше возле дороги — форт. По вчерашним сведениям, он до сих пор не сдался. Время удара — вечером, как можно позднее: меньше потерь, авиация будет мешать не столь сильно, как днем.

— Хорошо. Я сам буду говорить с Берлином.

Кох ушел на узел связи.

«Почему такая перемена, что задумал гаулейтер? Ведь почти никакой уверенности в успехе…» — тревожился Лаш, и, когда Кох, вернувшись, сообщил, что разрешение дано и, поскольку на него, как главу Восточной Пруссии, возложена ответственность за действия войск в Кенигсберге и на полуострове, он немедленно отбывает в Пиллау, чтобы вместе с командующим армией организовать встречный удар, — Лаш чуть не воскликнул: вот оно что! Гаулейтер изволит бежать…

Острый подбородок генерала еще больше вытянулся вперед, и в лице появилось что-то крысиное. Кох заметил его изумление, даже озлобление в быстро мелькнувшем взгляде и подумал:

«Ты сам, подобно крысе, первый хотел бежать отсюда вместе со своим негодным штабом, потерявшим управление войсками. Но ты не уйдешь без моего разрешения».

— Что же вы молчите? — спросил Кох.

— Я удивлен. Днем вы, господин гаулейтер, с большим жаром говорили о Кенигсберге, как о немецком оплоте на востоке, о том, что нам надо вместе драться здесь и выстоять. Теперь же… — и генерал закашлялся от пыли.

— Повторяю, вы были правы, и эта оценка делает вам честь, — ничуть не смутившись, сказал Кох. — Соединить гарнизон Кенигсберга с группой «Земланд» и тем самым усилить Четвертую армию, опирающуюся на Пиллау с морскими коммуникациями, — решение единственно верное. Это ваши слова, и я одобряю их.

— Если с военной точки зрения… — несмело возразил Лаш с тем же воровато-злобным взглядом. — Кенигсберг — столица гау, вы почетный гражданин Кенигсберга, глава области. Здесь люди со всей Восточной Пруссии. Допустим, я выведу гарнизон, но кто ответствен за гражданское население?